Желтый Эскадроль
Шрифт:
Я был измазан кровью и гарью, чему был очень рад. Не убивая людей несколько лет, можно испытать огромное удовольствие, замарав наконец руки. По окончании боя я сразу направился в свой кабинет, дабы выполнить то, зачем я вообще штурмовал штаб. Я знал, что иду туда последний раз. Не по каким-то лирическим причинам, а потому что штаб скоро должен был развалиться. Но я знал локальную цель органической системы – штаб не должен был рухнуть, пока я его не покинул. Я вошел в кабинет. Он был открыт, но здесь явно давно никого не было. Даже «зеленые» боялись входить в губернаторские владения. Обычный человек подумал бы, что следует обыскать мое гнездо, но органицисты – а «зеленые», возможно, еще оставались ими – лишь удивились бы, подумав об этом. Удивились и прошли мимо кабинета. Таким образом, мой страх, что они найдут здесь нечто, что никому находить не следовало, не оправдывался.
Кабинет был зеленым как лес с молочно-белым потолком пасмурного неба. Мебель была простая и дешевая. На большом Г-образном столе и нескольких книжных шкафах заканчивалось все убранство.
Я прикоснулся к зеленой бархатной стене около своего стола. Белая кожаная перчатка была уже скорее красная от крови; я нащупал нужное место и нажал на кнопку, марая стену. Обрывая куски обоев, из стены выкатился большой тяжелый сейф. Понадобилось два ключа и длинный кодовый замок, чтобы открыть его. В сейфе лежала лишь маленькая коробочка и несколько больших стопок документов. Коробочка была выполнена из неизвестного мне сплава, легко умещалась в кулаке и почти ничего не весила. На серебристых полированных гранях были выгравированы черные диагональные кресты. Взяв из стола большую холщовую сумку, я положил в нее документы, а коробочку убрал в карман.
Я успокоился и перевел дух. Дело было сделано. «Не зря штурмовали штаб», – подумал я.
И только тут я вспомнил, что изображено на стене напротив стола.
Я медленно повернулся. Со стены на меня смотрел труп Христа, висящего на кресте. Именно труп, что можно было понять по его застывшему мертвому стеклянному взгляду. Но при этом с его тела потоками текла яркая красная кровь – на нем не было кожи. Три года назад я пригласил глядовского художника Кудесникова написать для меня шедевр абсолютно на любую тематику. Причем на стене, а не на холсте, чтобы эта картина была вечной. Я понял, что я наивно ошибался, когда по стене через изодранный, истерзанный череп Христа с ошметками налипшего мяса пробежала трещина. Трещина пробила нимб и убежала на этаж выше. Я не знал точно, что символизировала эта картина, но я с отчаянием всмотрелся в нее, пытаясь через гром разваливающегося здания и последние выстрелы чем-то проникнуться. Мне было жалко смотреть на мертвого. Он должен был изображать волю нашего органического неба, вечность, радость и братство. Но мертвый Христос был лишен кожи и своего предназначения. Последние капли его жертвы стекали по его ногам под крест.
В кабинет вбежал Краснов.
– Господин генерал, вы совсем с ума сошли! Штаб сейчас развалится!
– Краснов! Держи сумку. Отнеси ее в вертолет, – я отдал сумку, не отрывая взгляда от стены.
– Будет сделано, – ответил тот, взял сумку, – но господин генерал!
Пол под кабинетом смачно треснул. Судя по грохоту за стеной, что-то крупное, вроде соседнего крыла здания, начало обвалиться.
– Господин генерал, ну же! – Краснов уже схватил меня за рукав. – Ну же, уходим!
– Да, да, Краснов, подожди, – я никак не мог отвести взгляд, – посмотри на стену…
– Да вижу я, христианин без кожи, два года на него смотрели! Пойдемте же…
– Но я смотрю на него последний раз!
Пол ответил второй трещиной, шириной в ладонь.
Я медленно перевел взгляд на Краснова и проговорил:
– Все умрут, а Эскадроль будет стоять всегда, друг мой.
Через мгновение мы уже выбегали из штаба.
– Где Туркелов? – спросил я у Краснова и Иванова уже через час. В моей «свите» числилось три офицера, но чаще всего были лишь эти двое. «Свита» составляла костяк военной коллегии Централиса. Эти три офицера являлись, тем самым, самыми влиятельными людьми здесь, не считая меня и совсем маленького отделения Фонда. Мелкое звание поручика в таком важном административном учреждении никого не смущало и не удивляло: приказ есть закон, а удивление никогда не было свойственно эскадрольцам.
Мы ехали к проходной фабрики на машине по одной из безымянных центральных улиц. Вместе с нами шли походным маршем несколько тысяч солдат. Спешка не требовалась. Машину вел Краснов.
– Как обычно, господин генерал. Туркелов рыщет по всему городу, – ответил почти с презрительной ухмылкой Краснов. В его ответе могло показаться пренебрежение к Туркелову, они и вправду никогда особенно не ладили.
Полковник Туркелов был человеком прекрасных талантов. Грубо говоря, он как раз всегда «рыскал» везде, собирая важные сведения, налаживая связи и выполняя секретные поручения. Он всегда серьезно и просто относился к делу, но со вкусом, отчего результаты его деятельности можно было только хвалить. Возможно, Туркелов был несколько наивным в обычном общении, никогда не понимал юмора и сам никогда не шутил. И не оттого, что был томным и скучным, нет, с ним всегда можно было интересно поговорить, а оттого, что по характеру был человеком сдержанным и незамысловатым. К сожалению, он также был и невероятно скрытным, отчего ни двое моих подчиненных, ни я не имели ни единого понятия, где бы он мог находиться. Впрочем, информация, добытая им, зачастую была верной и чрезвычайно полезной, за что и можно простить ему его конспирацию. Думаю, она была ему нужна для его методов. А методов его я не знал.
До подстриженных кустиков и витражных окон мне дела не было, но улица жила, будто восстание в городе не происходило. Жители безмятежно гуляли, ходили по магазинам, лавкам и кафе, сидели на скамейках, кормили голубей и шутили под грохот тяжелых полковых орудий и взрывов по всему городу. Никому не было дела, улица – свободна и безразлична. Но вдруг перед неторопливо едущей машиной встала интересная личность. Краснов остановился, а мне даже пришлось выйти из машины.
– Генерал Танский, добрый день, – подошел ко мне человек под наше общее неудовольствие, – я агент Фонда, имя которого вам знать не обязательно, – агент начал фразу так, будто сам не ожидал меня встретить, но при этом обрадовался, как если бы мы давно искали встречи. – Простите, что останавливаю вашу победоносную езду, – он язвил, при этом пристально и самоуверенно смотрел в глаза. Кожа вокруг его глаз будто бы почернела, а сам взгляд был застывшим, хотя жизнь еще была в этом бренном теле, – но я хотел бы кое-что передать. Императорский Фонд Управления и Спасения очень недоволен тем, что вас не было в городе во время начала восстания. Также мы недовольны тем, что штурм фабрики был настолько отложен. Это не послужит вам в будущем.
Он закончил весьма мрачно и стоял с руками за спиной, немного нагнувшись ко мне. Он был ниже меня ростом, а потому смотрел снизу вверх, но с вызовом, почти презрительно. Меня не нужно было долго просить, и я начал смотреть на него точно так же, но сверху вниз. Агент уверенно и криво улыбался, тогда как я готов был расхохотаться ему в лицо. Дуэль длилась секунд двадцать, пока фондовец не выдержал.
– Если вы так и планируете не отвечать мне, то…
– О, почему вы так решили, милый агент? Мне крайне лестно, что сама императорская рука, наконец, дошла до меня. Разве что… город – мой, и императорская рука здесь я. Уверьте Императора, что машина будет спасена, а «зеленые» уничтожены. На этом все.
Фондовец выпрямился, его улыбка пропала. Он одарил меня недовольным взглядом, а затем быстро и плавно удалился в переулок, раздражающе шурша своим балахоном. Я давно не видел агентов Фонда, они всегда вызывали у меня отторжение самим своим существованием, и я избегал встречи с ними. Их форма была похожа больше не на мундир, а на синий балахон или даже больничный халат. Конечно, они не военные, а всего лишь жалкие администраторы, но их одеяние всегда казалось странным и каким-то враждебным.
Вся масса войск, имеющихся в распоряжении Централиса, была построена на широких пространствах перед фабрикой. Все место перед входом в проходную промышленного здания было заполнено военной техникой и солдатами в черно-зеленых мундирах. Некоторые ровные и стройные квадраты полков стояли невозмутимо и тихо уже пятый час, но не подавали признаков усталости. Несмотря на напряженный момент, в воздухе повисли тишина и спокойствие. В ближайших кварталах не было случайных прохожих, шторы на окнах были задернуты, все магазины, аптеки и банки закрыты. Людская жизнь начиналась лишь через квартал. Яркое органическое Солнце и чистое голубое небо освещали армию, тучи, разочаровавшие меня, не приближались. Все как будто застыло. Тишину нарушал только тихо завывающий ветер, который носил по улицам мелкий мусор и трепал офицерам волосы.