Желтый Эскадроль
Шрифт:
Я выпил стакан залпом и уставился в одну точку, как это обычно бывает. Мгновенно все мысли пропали, и в голове наступил преднамеренный вакуум. Я не реагировал ни на что и не двигался.
Он также сделал первый глоток, а потом, как гурман, долго распробовал напиток во рту. Не знаю, что он в нем нашел, зелье совершенно прозаичное. Смачно вздохнув, будто от облегчения, он сел рядом со мной.
– После нескольких затягов трубки стоять совсем не хочется. А затяги среди курителей этого прибора не приветствуются. Ладно… Как дела на фронтах? Затворник, – Ценин указал на себя большим пальцем, – как всегда ничего не знаю.
Видимо, он очень давно не говорил с теми, кому можно доверять, а потому сейчас я от него слышал очень много слов. Что, впрочем, было на руку.
– Фронт? На фронте плохо, но Администрация ничего не сообщает. Должны были слышать про Критический Слом? Ах, да, ваша изоляция. По крайне мере, вы должны помнить, что десять лет назад была разбита грозная Ликония, чей флот нас серьезно беспокоил. Но сейчас Ликонии нет, Балтийское море полностью свободно и подконтрольно нам. Ликонская нация, доставившая нам столько неприятностей, уничтожена, в том числе и от моей руки. Дальше Ликонии лежит невероятно сильное государство, как раз названное Критическим Сломом. Всем плевать, как оно на самом деле называется. Слом – потому что наша экспансия вот уже лет пять как остановилась и никуда не двигается. Новости с фронта замалчиваются, но приходят слухи, по которым нас уже неоднократно разбили, и что мы потеряли половину ликонских территорий.
Я хмыкнул и опустил голову. Ценин сидел так же хмуро, но не улыбался, как я.
– Да-с. Сколько ни смотрю на наши кампании, а все время удивляюсь. Удивляюсь даже не тому, насколько победоноснее, будто в какой-то книжке, наши армии всех остальных, а тому, что это у меня в голове заложено как само собой разумеющееся. А все же вопрос «почему?» прокладывается в мой склад информации для генетики, евгеники и философии с искусством, который остальные зовут мозгом. И тут… такое. Слом, другими словами, конечно, не скажешь, – он тряс в руках бутылку с виатором, пока говорил.
– Но не беспокойтесь, мой друг, вы как раз и имеете все шансы изменить ситуацию, – сказал я заманчиво.
– О чем вы, Искандар? – он выпрямился и почти с удивлением посмотрел на меня.
– Ваш замечательный фосфорный заряд. Вы же явный лидер, как известно, и хоть презентация вашего изобретения проходит без вас, сударь мой, но фосфор – это чистая ромейская доктрина. Вы создатель военного прогресса. До вас наверняка доходили слухи о машине и моей должности, – он слушал напряженно и сразу кивнул в этот момент, – с помощью нашего тандема, герр Ценин, Слом будет преодолен. Пройдет еще десять лет, а может, и меньше, и наша славная глядовская магнатерия приедет пиршествовать и на руины их городов. Вы не допили? Я, пожалуй, налью себе второй.
– Пиршествовать? – увидев, что я собираюсь наливать новый стакан, ученый решил побыстрее допить свой, попутно обдумывая то, что я сейчас сказал.
– Вы, видно, совсем ничего не знаете. После краха Ликонии не прошло и недели, как в их разрушенный крупный город-порт наехал весь эскадрольский высший свет и даже редко куда выходящие капиталисты Гедониса-Преференца. Они устраивали пиры и балы прямо на развалинах и дымящихся камнях, еще до того, как все население было угнано в резервации, а на крышах оставались целые куски золота. Некоторые крупные капиталисты погибли в охоте на недобитков, которые сопротивлялись. До разгрома этот город Ликонии выглядел великолепно, в лучших наших традициях, я бы сказал. Не знаю названия города, да и не надо. Въезд в него осуществлялся с высокого холма, тогда как сам город лежал несколько внизу, у залива, на выпирающем в море полуострове. И с высоты холма, когда ты въезжал, можно было ослепнуть, потому что в том городе все было покрыто золотом, к тому же на каждом шагу стояли золотые храмы.
– Красиво, наверно, было, но меня, простите, больше волнует практическая сторона дела, – опять хмурая ухмылка захватила его лицо. – Можете подробней рассказать про ромейскую доктрину? Все, что мне получилось вытрясти из людей, хоть чуть-чуть знакомых с этим понятием, так это какие-то поверхностные сведения. Похоже, не тот круг общения.
– Потому что органицисты политикой, в том числе военной, не интересуются. Это и есть естественность, друг мой. С доктриной же интересная ситуация… – я ухмыльнулся и задумался. – Она как бы официально не секретная, но есть сложившаяся традиция не рассказывать ее сути и предыстории. И даже не потому, что доктрина – это истина, отнюдь, суть ее вы прекрасно знаете, как и любой крестьянин в поле. А вот история ее возникновения… – я замедлил речь и действительно чего-то невольно ужаснулся, что со мной бывало крайне редко.
– Не поведаете?.. – Ценин заискивающе глянул на меня. – У меня в голове появляются мысли о каком-то важном событии.
– Скажите для начала то, что вы знаете о доктрине, – я принял выражение скептического ожидания, сложил руки на колене.
– Хм… – мой вопрос заставил его задуматься. Какое-то нечеткое, интуитивное понимание или представление об этом понятии у него должно было быть. – Абстрактно – все. Конкретно – ничего. Попробую назвать ее печкой, в которую загружают дрова знаний и прогресса, поджигают все огнем войны и медленно варят на этом всем напиток победы.
Он договорил и сделал последний глоток виатора.
– Этот напиток победы? – пошутил я.
– Ах, нет, что вы, – Ценин сумел этому посмеяться. – Без доктрины Эскадроль был бы не Эскадролем. Постоянное развитие взамен стагнации, предлагаемой утопистами. Вечная эволюция знаний и технологий.
– Ладно, быть может, вы и слишком заработались, но основные общественные сведения вам известны. Вечная эволюция знаний и технологий для войны и империализма. Для экспансии. Для кровавой жертвы мировым богам хаоса и смерти. Красиво, правда? А вот зачем, зачем же нам это, зачем это всему миру? Почему все страны без исключения исповедуют доктрину ромейских «гордых» царей, не вдаваясь с виду в суть? А? Поведайте мне, что вы думаете! Особенно если учитывать, что Ромеи давно нет, и она погибла от войны… Знаете ведь шутку, будто Ромеи не было, потому что никто не знает, где она располагалась? Что от нее осталось так мало культурных артефактов, книг, строений, вообще никакой информации? О, если вы попробуете найти истину, то за открывшейся дверью знаний вас будет ждать пустота.
– Хм… – он слушал меня с интересом, – я невольно помещаю все сказанное под призму биологии. И вот уже ваша фраза «Ромеи не существовало, потому что никто не знает, где она располагалась» заменяется на «Совокупности видов Н не существовало, так как нет сведений о месте ее жизнедеятельности». Но я уже привык к такому двойственному пониманию всего происходящего и неудобства не испытываю. Я думаю, что это эволюция. Эволюция, ароморфозы, совершенствование и улучшение форм жизни, их усложнение, все это служило одной цели – выживанию. Когда первая цель была достигнута, следовала вторая – доминирование. Как сейчас прогресс служит для войны, хотя… Война служит прогрессу не в меньшей степени. Не будь прогресса, войны все равно бы были, а не будь войн, то прогресс, вполне возможно, замедлился бы неимоверно-с…
– Право, ваше мнение обывательски-научно. Разумеется, мир не живет такими сложно-скучными схемами, просто никто не знает настоящих.
– Что вы подразумеваете под пустотой? Вы сказали, что меня будет ждать пустота. Что это? – спросил он аккуратно, но с сомнением, совсем не обидевшись на мои слова.
– Опасный вопрос, – шепотом произнес я. – Все же я упомянул лишнее.
– Ладно-с… Я все же синкретист. На любую социально-историческую проблему можно смотреть с точки зрения биологии – и это будет правильно. На любую проблему в биологии можно смотреть с точки зрения управления, философии, искусства, физики, да чего только хотите, и этот взгляд тоже будет верным. Ох, мне опять нужно сделать усилие, чтобы прогнать привычку отходить от темы. Хотя, как видите, мои глаза уже сверкнули той же искрой, что и ваши, когда вы говорили про Ромею, Искандар. Эта страна же существовала как любая другая, имеющая материальный аспект?