Желтый лоскут
Шрифт:
Барона, собственно, в лицо мы тоже не знали. Видели только его ноги в коротких, чуть ниже колен, брюках-гольф, в длинных клетчатых чулках, плотно облегавших тощие икры, и его пса Рекса, который либо терся об эти ноги, либо несся далеко впереди своего хозяина.
Каждый день, с утра до ночи, то здесь, то там, появлялись они, хозяева поместья, — эти поджарые ноги в коротких широких штанах и огромная овчарка. Мне даже казалось, что и ходят-то они не по земле, как все мы, а плывут, возносясь над людьми,
Иногда Рекс принимался выть. Выл протяжно, яростно, и этот вой жутью отдавался в сердце, разносясь по всему обширному поместью и эхом возвращаясь от леса, высокая стена которого начиналась тут же за крайним батрацким жильем.
Однажды ранней весной мы с Верике, дочкой Кветкусов, взапуски бежали домой с охапками ивовых веток в руках.
— Погляди, Бенюкас, — сказала она, трогая мягкие шелковистые вербные барашки, — деревья-то проснулись, ожили, правда?
— Конечно, весна ведь. Скоро все зазеленеет.
Верике с нежностью касалась распустившихся почек пальчиками, губами.
— Совсем как только что вылупившиеся цыплята, такие же пушистые… Увидишь, скоро наша клушка высидит их много-много.
И она вприпрыжку пустилась вперед, но потом вернулась.
— Как цыплята подрастут, мама их продаст и мне ботиночки купит!
Я посмотрел на потрескавшиеся красные ноги Верике.
— Бенюкас, а тебе тоже купят?
— Нет, у нас семья большая… И ни одной наседки нет. Да и босиком лучше. Совсем не холодно.
— Холодно… Я попрошу маму, чтоб и тебе купила. Ладно?
Она взглянула своими большими ясными глазами, озарявшими ее милое худое личико. Ее непокорная светлая косичка так весело развевалась на ветру, будто мы уже оба обуты в новенькие башмаки.
— Ладно, Бенюкас?
— Мне не надо. У меня сапожки совсем целые.
Верике еще что-то хотела сказать, но тут порыв ветра донес и кинул нам в лицо яростный вой, от которого похолодело сердце. Верике в страхе кинулась ко мне, взметнулись ветки и серебристые барашки посыпались к ее ногам. Лес повторил страшный вой овчарки, будто желая его отбросить назад к усадьбе.
— Рекс! — простонала девочка.
— Бежим!
Я схватил ее за руку, и мы бросились домой.
Рекс еще раз-другой взвыл, но мы уже были дома, в кухне у Кветкусов, и успели даже прийти в себя, хотя с перепугу мурашки все еще бегали по спине. В ту минуту прибежал и Алексюкас.
— Так вот вы где, а я все задворки обыскал. Небось Рекса испугались? Зря! — хорохорился Алексюкас и шепотом добавил: — Слыхали? Бернотас собирается Рекса прикончить, а то он всех кур передавит да
Мы с Верике очень обрадовались и принялись кружить Алексюкаса.
— А я нисколечко его не боюсь, — хвастался он. — Лучше идемте во двор играть или давайте клушку дразнить.
Наседка сидела в коробе у плиты, распластав крылья. Алексюкас щелкнул ее по клюву, курица закудахтала, взъерошила перья, стала подкатывать под себя яйца и, наконец, клюнула Алексюкаса в палец. Он отскочил, разозлился и еще раз щелкнул наседку. Она не на шутку всполошилась, нахохлилась и еще громче заквохтала.
— Отстань, Алексюкас, не надо! — просила встревоженно Верике. — Еще яйца раздавит…
— Так чего она клюется! — проворчал он, надув губы.
— Все равно не надо… Она высидит цыпляток, желтеньких таких, пушистых.
Алексюкас опустил голову и принялся сосать исклеванный палец. Верике стала гладить, целовать серый заскорузлый клюв своей хохлатки, но ей так и не удалось успокоить потревоженную наседку. Курица поднялась и, словно шар из перьев, покатилась к двери.
Мы с Алексюкасом кинулись со всех ног и кубарем выскочили в сени. Наседка шумно перемахнула через нас прямехонько во двор.
Стоя в дверях сеней, мы видели, как хохлатка стала разминать свои лапки, поднимая и опуская их. Бедняжка их, видимо, здорово отсидела. Нет уж, если бы меня так засадили на целый день, пожалуй, я не выдержал бы и совсем скапутился.
Вдруг кто-то длинный, серый с рычанием ринулся туда, где все еще тревожно квохтала наседка, и схватил ее. Она затрепыхалась, раз-другой прокудахтала не своим голосом. Оторопев от неожиданности, мы увидели, как взметнулся ворох перьев, как в воздух полетел пух бедной клушки.
Рекс.
Верике успела крикнуть:
— Хохлатка, моя хохлатка! — И ее светлая тонкая косичка промелькнула мимо нас.
— Верике, воротись, воротись! — крикнули мы вдогонку.
Но она нас не послушала, а может, и не расслышала.
— Верике!
Миг, и девочка исчезла в коловороте перьев, пуха и пыли.
Мы стояли, будто пораженные громом, с выпученными глазами, не соображая, что делать. Подлая собака прыгнула и мертвой хваткой вцепилась в горло Верике, опрокинула ее.
— Мама, ма… — прохрипела она.
Овчарка оставила девочку и, снова схватив курицу, потащила ее в сторону и стала раздирать.
Только тогда мы пришли в чувство, и к нам вернулся голос.
— Спасите! Спасите Верике!
Мы кинулись, крича изо всех сил, и наклонились к ней.
— Рекс, иди сюда! — послышалось рядом.
Овчарка повернулась на зов, ощерив свои страшные клыки, и нехотя затрусила. Опустившись у ног в клетчатых чулках, она принялась облизывать красную от крови морду.