Желтый смех
Шрифт:
МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ.
Я с жадностью пробежал «Последние сообщения», стоя под газовым фонарем. Вокруг меня, смеясь, проходили люди.
Десять жертв в Марселе, таков был подсчет для Франции. Эти десять жертв принадлежали экипажу парохода, пришедшего из Сан-Франциско. Там, в Калифорнии, эпидемия причиняла невероятные опустошения. Люди бились в корчах на улицах. Они умирали на пути в больницу, язык у них был вытянут во всю длину, как у ребенка, смотрящего на варенье.
Специальный корреспондент писал: «Это
Знаменитый ученый, доктор Вомистик, производит в своей лаборатории изыскания, которые сохраняются пока в абсолютнейшей тайне. Вчера уехал член Института, профессор Фрюжиталь. Опасались присутствия закиси азота, веселящие свойства которой известны. Таковой не оказалось. Надо признать, что ученый мир находится перед неизвестной бациллой, микробом смеха, который отныне мы можем назвать бациллой Вомистика, именем того, кто не замедлит ее открыть.
С завтрашнего дня будут приняты крайне строгие меры предосторожности. Необходимо локализовать болезнь, помешать ей распространиться. До сих пор ей были подвергнуты лишь люди желтой расы! Предполагают, что бацилла Вомистика занесена сюда китайскими землекопами, недавно высадившимися в Сан-Франциско».
«Все же это необычайно», — подумал я, свертывая газету.
Я зашел в бар и заказал «старого рома».
Все кругом обсуждали статью, комментировали события, не принимая, однако, их в серьез.
«У тебя смех». Это поддразнивание стало модным, оно стало вскоре предметом самой популярной песенки, развенчавшей и «T’e nas un oeil», и классическую «Tout du ballot», и «Tu t’as l'sourire», которая долго была их славной предшественницей.
Выйдя из бара, я направился в мюзик-холл. Английские танцовщицы, проделывавшие на сцене свои упражнения, уступили место комику, который спел модную песенку, припев которой был подхвачен всеми. Подбоченившись, артист изображал различные виды смеха на И, на У, на О, на А, на Е под шумный аккомпанемент цимбал, барабана и медных инструментов.
«Хи-хи! Ху-ху! Хо-хо!» и т. п., непреодолимо охватывали публику и каждый, раскрыв рот, с багровым лицом, бессознательно подражал мимике певца.
Гром аплодисментов приветствовал окончание песенки, затем наступила тишина и вдруг из одной из лож донесся смех — какое-то резкое кудахтанье — это смеялась женщина, крайне элегантно одетая, смеялась во все горло, выставляя сверкающие зубы, полуопрокинувшись на руки господина во фраке, который казался очень смущенным.
— Хи-хи! — подражали завсегдатаи стоячих мест.
— Это приступ истерики, — утверждала моя соседка.
Смех покрывал голоса и шутки толпы, господин встал, поддерживая молодую женщину, пытаясь ее увести.
В этот момент кто-то крикнул:
— Стой, ребята, это появился смех-холера…
Все зааплодировали, ища глазами печального шутника.
Прекрасную особу увели, смех продолжал душить ее. Внезапно захлопнувшаяся дверь ложи сразу оборвала взрывы ее неестественной
На следующей неделе портной принес мне штатское платье, которое, по правде говоря, не так уж ко мне шло. Прибавив несколько франков из собственного кармана, мне удалось купить обувь по своему вкусу. Я носил серую фетровую шляпу с черной лентой, сбрил усы и бороду и походил то на испанца, то на американца, что зависело от освещения.
Благодаря совершенным мною походам, я смог стать военным корреспондентом одной маленькой юмористической газеты. Это было вполне спокойное место, и мои обязанности заключались главным образом в том, что я писал адреса подписчиков на бандеролях, относил рукописи в типографию, а рисунки к цинкографу. При помощи этих услуг, я выколачивал сто семьдесят пять франков в месяц и, время от времени, мог помещать в «Штопоре», — так называлась моя газета, — маленькую историйку, сокращаемую до отказа, за которую мне платили по пять сантимов за строку.
«Штопор» служил посредником между мной и миром литературы и искусства. Я завязал знакомство со знаменитым юмористом Полем Антуаном Сент-Бреби, который со смирением рассказывал мне о своем искусстве. В общем Сент-Бреби был юморист, пришедший в уныние.
Когда смех исподтишка появился в лазаретах Старого и Нового Света, Сент-Бреби вдохновился этой эпидемией, сделав ее темой своих рассказов, и опубликовал огромное количество всяких фантазий исключительно с гомеопатической целью.
Он лечил смех смехом. Роман, который он опубликовал с этим намерением, — на мой взгляд, немного преждевременно, — должен был предохранить читателей от таинственной болезни.
Читая книгу Сент-Бреби, читатель должен был исчерпать все запасы веселого настроения, которыми способен обладать смертный.
Этот предохраняющий роман прошел незамеченным среди множества других романов. Как я уже сказал выше, Сент-Бребн пустил его в продажу несколько преждевременно. Никто не принимал всерьез развитие заразного смеха. Даже газеты проявляли большую сдержанность в своих статьях. Слова: «не ручаясь за достоверность» обычно сопровождали телеграммы, получаемые по этому поводу.
Естественно, что я направо и налево рассказывал о смерти легионера. Но эта история не приносила никакого удовлетворения моему самолюбию — не верили ни единому слову из нее, без сомнения, потому, что она была правдива, и теперь, когда идея о смертоносном смехе понемногу проникла всюду, она казалась, правду сказать, совершенно мрачной, как плод не слишком блестящего воображения.
В этих условиях я молчал про историю с дядюшкой и решил проявлять скептицизм, чтобы не бить на оригинальность, из-за чего рано или поздно мог лишиться места.