Жемчуг покойницы
Шрифт:
– Я тут решил… – прокашлялся Имантс, – решил поехать в Вентспилс. Маркус говорит, там хорошая жизнь.
– Как скажешь, дорогой. Я готова следовать за тобой куда угодно.
Имантс отметил про себя, что она спокойно пропустила мимо ушей имя родного брата, даже не спросив, как у него дела. А может быть, за гробом все обо всех известно?
– Ималда. Я давно хотел знать. Скажи мне, пожалуйста…
– Все что угодно, муж мой, – она сделала глоток вина и облизала губы так, как настоящая Ималда нипочем бы не додумалась.
– Кто дал тебе яд?
– Что?
– Кто дал тебе
Она отвернулась, изображая обиженного ангела.
– Я не хочу вспоминать этого. Имантс, пожалуйста.
– Я должен это знать.
Она повернулась к нему – лицо ее было печально.
– Матушка Майрите. Она сказала, что ей жаль меня и она готова взять грех на душу…
– Что?! – перебил ее Имантс. – Матушка Майрите?! Этого не может быть!
– Да, Имантс. Потом я узнала, что она к тебе была неравнодушна. Она решила мне помочь отправиться на тот свет, а тебя сделать вдовцом, а там, может, и мужем.
По щеке Имантса скатилась слеза. Кулаки сжались.
– Ималда, это правда ты?
– Увы. Это так. Но я ни в чем не уверена, Имантс. Та сила, что подняла меня из могилы, может без труда обратить меня в прах. Только ты можешь не допустить этого.
– Хорошо. Я готов.
– Ооо! Имантс! Теперь все, чего хочу, так это горького шоколада с миндалем. Я три года мечтала ощутить его вкус… И я знаю, что у тебя он есть!
– Но…
Ему стало неловко при мысли, что он лишил жену любимого лакомства, которое ей, по всей видимости, было обещано.
– Имантс, пожалуйста. Шоколад там, в корзине. Дай мне его.
– Прости, Ималда. Матушка
Майрите была так добра ко мне…
– Что?! Где шоколад? Дай мне его!
Лицо Ималды исказила злая гримаса.
Часы на ратуше пробили три, и она воровато оглянулась: скоро прокричат ранние петухи. В лампе почти кончился керосин, огонь еле горел. Вот-вот комната погрузится во мрак.
– Ималда… Прости. Если бы я знал, ни за что не отдал бы…
– Ты отдал его?! Майрите?! Добром за добро?! – простонала Ималда. – Ты не мог… Ты был не должен! Имантс, ты же все испортил! Твоя внезапная доброта была так не к месту!
Вдруг она начала дико хохотать. Тело ее сотрясалось. Трясся стол, бокалы позвякивали. За окном сверкнула молния, и вспышка осветила Ималду: с нее лоскутами слезала кожа.
…Имантс напряг зрение и разглядел, насколько это позволяло скудное освещение, резкие перемены, происходящие с его женой прямо на глазах: плоть постепенно иссыхала, уже видна была белая кость ключицы.
Огонек в лампе, дрогнув, погас. Все погрузилось во тьму. Имантс вжался в кресло. Он не мог видеть, но слышал чавкающие звуки: это продолжала хохотать прогнившими легкими Ималда, вернее, то, что от нее осталось. По тяжелым шагам и появившемуся зловонию Имантс понял, что она где-то рядом. Зубы продолжали клацать, руки хватали воздух в надежде обнять мужа и задушить его в своих объятиях.
Имантс закрыл бесполезные глаза и почувствовал на своей шее ледяные руки, а на лице смрадное дыхание смерти. Он приготовился к ней и вспомнил единственную молитву, которую знал. Где-то вдалеке прокричал петух.
Руки ослабили хватку. Ималда, тяжело вздохнув, повернулась и рассыпалась в прах.
…Имантс долго тер шею, не решаясь встать. Так и сидел он, пока не услышал за окном звон бидона молочницы, развозившей теплое еще молоко. Только тогда он встал и, шатаясь, вышел на улицу. Свежее утро отрезвило его. Он смотрел, как молочница постучала в дом напротив. Обычно Майрите сама покупала молоко, но в этот раз все было по-другому. Вскоре на втором этаже зажегся свет. Потом вниз спустилась растрепанная Вида и, кинувшись к молочнице, залепетала что-то. Потом, увидев Имантса, она умолкла и попятилась назад. Молочница повезла свой бидон дальше по улице, не оглядываясь и почти бегом. Навстречу ей выходили из домов люди, желающие купить молоко, но она лишь махала на них рукой и бежала дальше.
…Имантс вернулся в дом и начал собираться. Он почти не сомневался, что сокровище его превратилось в черепки, ровно так же, как цветущая Ималда – в зловонный труп. Так оно и случилось: в банке оказались лишь камни. Зато деньги, вырученные от вчерашней торговли, остались на месте. Имантс, прихватив мешок, вышел из дома и направился на кладбище, на окраину города. По дороге он завернул в лавку Матеуса и купил полфунта горького шоколада.
…На кладбище было тихо. Мокрые деревья то и дело роняли на каменные плиты тяжелые, холодные капли. Вот и скромная могила Ималды.
Имантс положил кусок неправильной формы на плиту с ее именем, постоял немного, прошептал: «Прощай Ималда. Прости», и пошел прочь от города в сторону Вентспилса.
По дороге его нагнал конный полицейский. Взяв под козырек, он предъявил Имантсу распоряжение об аресте, подписанное начальником полиции. Имантс не удивился, но спросил, в чем его подозревают. Получив ответ, утвердительно кивнул. Так он и думал: его подозревают в отравлении Майрите, вдовы почтмейстера.
Оказавшись в участке, Имантс говорил правду – ни разу не соврал. Следователь слушал его, прикрыв глаза, сочувственно качая головой. Потом покрутил у виска и велел увести.
При обыске в каморке Имантса никаких следов яда не нашли; потрясли бакалейщика, который божился, что отправил старьевщику продукт наивысшего качества. Против Имантса были только слова девицы Виды, состоящей на службе у Майрите, но природное косноязычие не позволило ей точно описать картину произошедшего. И самое главное – в этом преступлении отсутствовал повод. Смерть Майрите была выгодна разве что давно выросшим детям, которым она оставила завещание, но все они были уважаемыми людьми и жили с семьями в других городах. Таким образом, за недостаточностью улик дело закрыли и Имантса выпустили на свободу.
Шел снег. Имантс открыл дверь своей каморки с намерением уничтожить злосчастный портрет, но не нашел его. После обыска все было перевернуто вверх дном, и, возможно, кто-то из проводивших этот погром присвоил картину себе. Имантс не стал закрывать дверь, отдал ключи Арнису, пришедшему с ним проститься. Мужчины обнялись, похлопали друг друга по спинам.
На глаза Арниса навернулись слезы.
– Ну… значит, в Вентспилс держишь путь? – спросил он.
– Нет, Арнис. Ну какой из меня рыбак? Пойду в Митаву. Там живет один монах…