Жемчуг северных рек(Рассказы и повесть)
Шрифт:
То ли он не верил в ошибку, хотел ещё поправить прокол, то ли боялся ославушки. Сидел же день дома, чем-то занят был: точно, что выверял маршруты, может, в Керети они не на то место вышли.
В Керети-то, может, и не на то, а вот зачем он в Берёзовку приходил? Не просто ведь ради забавы на бережку посидеть? Какой-то дальний прицел имел…
Тишка твёрдо решил, что Алик несколько раковин выловил из Берёзовки и унёс домой на проверку.
Интересно, каковы результаты. Как бы узнать?
У Алика, если он разупрямится, ничего не вызнаешь. Правда, нужда в помощниках столько раз заставляла его становиться покладистым.
И точно! Было же так уже. Прибегал же Алик к силосной яме. Тайна уже раздувала его пузырём, готовым вот-вот лопнуть. Он важничал, будто министр. И если бы Славка не завопил: «Явление Христа народу!» — неизвестно, как бы всё обернулось. Может, Алик и сознался бы в том секрете, с каким прибежал. А кто же Алику такое посмеет сказать? Конечно, Славка выпалил про Христа без задней мысли. Конечно, он даже обрадовался, что Алик пришёл. Но у него же ум-то срабатывает после языка. Будто не знает, какой у Альберта характер. Тот повернулся да и ушёл. Только и сказал, что работать с ними не собирается, что занят более важным делом. В Полежаеве все считают, что самое важное в эту пору — сенокос. А у Алика, выходит, появилось ещё важнее. Интересно, что за дело такое.
Тишка работал после прихода Алика, не находя покоя. Уж, казалось бы, Славка лошадь ему уступил — пари от счастья. Но цену этому счастью Тишка знал уже хорошо. Это он забылся восторгом на какие-то десять минут — пока взгромождался на брошенную на лошадиный круп фуфайчонку, пока стоял у ямы да спускался в луга. А как съехали вниз, так и стало ясно, почему Славка вдруг запросился в яму. Лошадь, проваливаясь задними ногами в топких местах, начинала торопиться, чтобы выскочить из зыбуна, и сидеть на её спине в эти минуты было жутко. Поездка к водопою по ровнёхонькой-то тропке была просто раем. А на забочаженной пожне — чистый ад. Тишка, холодея сердцем, хватался за седёлко, но по металлическому, отполированному, как зеркало, желобку седёлка скользил ремённый перебег-чересседельник, которым были подтянуты оглобли, — скользил то в одну сторону, то в другую, в зависимости от того, в какую сворачивала лошадь, и Тишке было боязно, что рука попадёт под ремень и её изотрёт до крови. Но когда лошадь не вязла и шла прямо и ровно, перебег не дёргался. Тогда можно было сидеть спокойно и взирать на то, что творится вокруг. У русла реки берег, на удивление, твердел, лошадь даже успевала тут выхватить из скошенного рядка клок травы и, жуя на ходу, смотреть в воду.
В этот спокойный момент Тишка и увидел со спины лошади, что и здесь дно реки утыкано, как углями, тёмными раковинами. Он даже сверху разглядел, что многие из них с признаками. Точно, что Алик с признаками набрал. Не будь занят делом, Тишка закатал бы штаны до колен и залез в реку. А что? Чем Берёзовка хуже Керети? Вот Алик поучал раньше, что в Керети студёная вода, в ней форель живёт — верный признак, мол, того, что есть жемчуг. А где он, жемчуг-то? Даже раковин-то с признаками было не лишка, а в Берёзовке их ловить не переловить, каждая если не третья, так четвёртая — уродины. Что важнее-то: признаки или вода? Вода и в колодце холодная, а не слыхать, чтобы жемчуг кто-то из него доставал.
Нет, Алик, наверно, решил и Берёзовку переворошить! Вон их сколько, с признаками-то, торчит! На помощь их прибегал звать Алик. Но гордыня заела. На водопое-то что бы не признаться? Остыл уж, поди, от обиды на Славика? А всё равно смолчал. Ну ладно, Тишка поможет растопить лёд отчуждения.
Тишка уже предвидел, как обрадует Алика, когда вывалит к его ногам мешок раковин с признаками. Вот тебе, Аличек, и вонючее болото Берёзовка… А побогаче Керети! Нечего было далеко-то ходить киселя хлебать, когда и дома всё есть.
Тишка не удержался, соскользнул с лошади.
— Вы, бабы, пока кладите мне воз, а я попью, — слукавил он, краснея от того, что вынужден говорить неправду.
Бабы на него замахали вилами:
— Да ты что, Тишка? Спятил? Стоячую воду пить? И у костра напьёшься, там ведро кипятку.
Но Тишку, если чего задумал, разве своротишь. Он и не оглянулся на баб.
Дно у реки было вязким до определённой глубины: ступню засосёт в ил по щиколотку, а там уж твердеет глина. Тишка, дождавшись, когда муть под ногами осядет, нагнулся, сделав из ладоней трубу, чтобы вода не отсвечивала.
Раковины устрашающе уставились на него своими пиявочно пухлыми жабрами. С берега так можно бы их прутиком таскать, втыкая его в раскрытые створки. Но уж поскольку Тишка забрёл в воду, то и рукава у рубашки закатает, да если и намочит их — не беда. Лишь бы ему повезло…
Вот одна ненормальная раковина — с вздувшимся, как рыбий пузырь, выступом на боку; вот другая, наоборот, с вдавлиной, будто на ней камень лежал; вот третья — рубец, словно шрам, перерезал её от края до края.
Эх, ножик бы, так Тишка доковырялся б до жемчуга здесь, но, как назло, ни ножа с собой, ни палочки-кляпа.
Бабы уже кричали ему:
— Тишка, воз накладён… Не сдерживай работу!
Пришлось раковины рассовать по карманам штанов да бежать к лошади. Уж если в этих трёх есть чего, так всю реку потом снизу доверху, как с бреднем, пройдут. Лиха беда, говорят, начало… Но ведь не зря же они с признаками… Есть, конечно же, есть…
Вот то-то для Алика будет праздник! Тут и воображения особого не надо, чтобы представить, как он затанцует. Ещё, чего доброго, и нож, которым раковины вскрывал, возьмёт в зубы и, как кавказец, удивит Тишку лезгинкой: «Ас-с-са!»
Хотя зачем ему танцевать? Он уж и так всё знает.
Лошадь у Тишки оступилась, и он чуть не прикусил язык. Недобрая примета, когда конь спотыкается.
И точно, на взгорке стоял, поджидая Тишку, председатель колхоза и ехидненько усмехался.
— Так что, Тихон Иванович, щуку, наверно, за хвост в реке ухватил? — назвал он Тишку по имени-отчеству.
— Не-е, я пить ходил, — отвёл глаза в сторону Тишка.
— Ну, ну…
Председатель взял под уздцы Тишкину лошадь, подвёл её к яме и помог ребятам опрокинуть воз. Тишка уже полагал, что председатель от него отступился, но Зиновий Васильевич подмигнул ему и спросил:
— А карманы-то чем оттопырил?
Карманы мамка сшила у брюк маленькие, и в них, чего ни положи, всё обозначится.
— А ничем, — покраснев, сказал Тишка и повернулся так, чтобы карман с ракушками прикрыло фуфайкой.
— Тишка, да ты же один карман спрятал, а из второго торчит, — засмеялся председатель.
«Ну не растяпа ли!» — выругал себя Тишка, забыл совсем, что в правый карман положил две раковины, а в левый — одну. Но она же тоже из него выпирает: карманы-то как для трёхлетнего ребёнка сшиты!