Жемчужина Сиднея
Шрифт:
— Я никогда не умел завязывать эти чертовы штуки, прошу прощения, миссис Дилхорн. Думаю, у вас получится лучше.
Эстер окинула его строгим взглядом. Она не верила ни единому его слову.
— Я завязывала галстук папе, — ответила она, — когда мы остались без слуг.
Она знала, что Том обходится без камердинера, но в доме были слуги… помимо миссис Хакетт, живущей в комнате над кухней.
Эстер пододвинула табуретку, встала на нее и ловко принялась завязывать галстук.
— Этот узел называется «водопад», — пояснила она. — Его очень любил Роланд. По-моему, тот узел, который предпочитал папа, больше подходит для пожилых мужчин.
— Значит, вы меня пожилым не считаете, — пробормотал Том. — Какая жалость. Я полагал, что сейчас, когда я стал не только вашим мужем, но и одним из самых видных жителей Сиднея, я должен казаться вам серьезным и глубокомысленным.
— Если серьезность и глубокомыслие приобретаются с возрастом, — насмешливо возразила Эстер, разгладив узел галстука, а затем отойдя на шаг и оценив результаты своих усилий, — боюсь, что мистер Том Дилхорн не состарится и в девяносто!
— Какая же у меня непочтительная жена, — заявил Том, наклонив голову и поцеловав ее пальцы. — Скажите, миссис Ди, что же случилось с той тихой и кроткой девушкой, которая приходила устраиваться на место учительницы в прошлом году? Куда-то она пропала. Еще парочка подобных замечаний, и вас можно будет считать мегерой.
В голосе Тома звучало веселье, а не осуждение, и Эстер бросила на него лукавый взгляд из-под ресниц; в последние дни ей все больше нравилось его дразнить.
— С ней случился мистер Том Дилхорн. А теперь ваши волосы, мистер Дилхорн, ваши волосы.
Том взглянул на себя в зеркало.
— Мои волосы? Я думал, что хоть на этот раз сумею потягаться с красивыми молодыми офицерами, к которым неравнодушна моя жена. Вам же нравятся красивые молодые офицеры, миссис Дилхорн?
Эстер пропустила последнюю фразу мимо ушей.
— В таком виде вы можете тягаться лишь со всяким рваньем в Скалах, — с насмешливой суровостью заявила она. — Сядьте, а я вас причешу.
— Мегера, — подытожил Том. — Все это из-за того, что вы оставили школу, и вам больше не кем командовать.
И все же он снова сел, позволив Эстер уложить его непослушную соломенную шевелюру в некое подобие прически «а ля Брут».
— А теперь, — заявила Эстер, любуясь отражением в зеркале, — скажи, почему ты не хочешь стать мировым судьей. Все «избранные» в Сиднее считают, что ты просто горишь желанием и не можешь дождаться того дня, когда губернатор объявит о твоем назначении.
— Еще рано, — ответил Том, вернувшись к своей обычной немногословной манере. — Макуайр слишком торопится. Меня никогда не примут в приличном обществе. Алана, возможно. Он был джентльменом до ссылки, а я… — он пожал плечами, — был вором. Я даже не знаю собственного отца. Мое происхождение и отбытый срок на каторге навсегда останутся со мной, каким бы богатым и могущественным я ни стал. — Его лицо неожиданно изменилось, теперь на нем не было ни капли насмешки. — Да и не хочу я быть мировым судьей, хотя, может, и стану им хотя бы для того, чтоб доказать: Том Дилхорн, вор, уголовный преступник и торговец, остается Томом Дилхорном и способен рассмеяться в лицо всем тем, которые считают себя лучшими.
— О, но для этого не обязательно становиться мировым судьей, — возразила Эстер.
В ответ Том выпрямился, подбросил ее в воздух, словно ребенка, и со смехом сказал:
— Теперь я знаю, зачем женился на вас, миссис Ди. Когда сегодня мы будем сидеть, такие серьезные, среди респектабельной публики, я буду думать о том, что больше не одинок, и что мне есть с кем поделиться своими тайнами… даже если вы не удостаиваете меня своей близостью.
Он снова поставил ее на ноги.
— Мы готовы предстать перед ними, моя дорогая, а Миллер вот-вот подаст карету, чтобы мы прибыли в губернаторский дом вовремя.
Естественно, Эстер была права, полагая, что к Тому отнесутся с презрением. За ужином, он сидел напротив нее, и никто, кроме губернатора, даже не обратился к нему.
В конце ужина начали провозглашать официальные тосты. До сих пор леди и джентльмены пили за здоровье друг друга. Пат чокался с Эстер, но никто не чокнулся с Томом, и его бокал стоял нетронутым.
Эстер знала, что, несмотря на репутацию прожигателя жизни, Том почти не пьет, и здесь, в окружении пьянеющих на глазах мужчин и женщин, выказывает свое равнодушие к ним, не притрагиваясь к вину.
Оркестр с большим чувством заиграл марш: «Моя любовь, как красная, красная роза», объявив начало официальной части. Распорядитель велел гостям встать и поднять бокалы. Шум отодвигающихся стульев сопровождался какой-то суетой на дальнем конце стола.
Молоденький лейтенант, выпивший больше, чем следовало, вскочил раньше остальных и закричал, обращаясь к губернатору.
— Нет! Я не буду пить за здоровье его величества короля Георга III в компании уголовника! Может, вы и губернатор, сэр, но вы не заставите меня пить вместе с ним.
Он махнул рукой в сторону Тома и, высоко подняв бокал, выплеснул рубиновую жидкость на скатерть.
Поднялся шум.
Полковник О’Коннелл, с таким же багровым лицом, как вылитое вино, крикнул в ответ:
— Заткнись, дурень. Ты с ума сошел?
Остальные офицеры, смущенные тем, что подвыпивший мальчишка высказал вслух то, что у всех было на уме, попытались утихомирить лейтенанта, но он не умолкал, пока майор Мензес не зажал ему рот ладонью.
— Нет, это он сумасшедший, — кричал лейтенант, указывая на Макуайра, сидящего с каменным лицом. — Навязывать офицерам и джентльменам общество Дилхорна, пытаться сделать его мировым судьей… — Окончание пламенной речи оказалось заглушенным огромной лапищей Мензеса.
Поднялся шум. Мужчины начали переговариваться. Женщины захихикали. Единственным человеком, сохранившим спокойствие, был Том Дилхорн.
С улыбкой приподняв бокал, он наблюдал за тем, как смущенные офицеры выволокли из комнаты сопротивляющегося молодого человека.
Выражение его лица осталось непроницаемым. Он повернулся к майорше миссис Миддлтон, сидящей справа от него и всем своим видом выражающей недовольство от подобного соседства.
— Ну что, сударыня, выпьем за единственного честного человека в этой комнате. У него одного хватило духу высказать то, о чем все думают втихомолку. Он заслуживает, чтобы в его честь провозгласили тост… и вы наверняка не откажете ему в этом.