Жемчужница
Шрифт:
Девушка под ним стонала и жмурилась, покорная и ласковая, своенравная и дерзкая, и Тики не представлял, как он мог все это время сдерживаться.
Да. Он сдерживался… так долго.
Алана еще раз вскинулась, сжала его пальцы в себе — и вдруг издала какой-то высокий, почти певучий стон, чем-то похожий и на вздох, и на всхлип одновременно. От нее еще сильнее повеяло морем, и она потянулась к Тики, обхватывая его за шею и прижимая к себе.
Мужчина уткнулся ей лицом между грудей, неудобно выгибаясь и все-таки ухитряясь расцарапать об мягкие чешуйки кончик носа, и вытащил из нее пальцы, размазывая влагу
Алана откинулась на подушки, загнанно дыша; серебряные волосы разметались по подушкам, тонкое тело, покрытое чешуйками, едва заметно блестит от выступившего пота… Тики погладил ее по шее и прижался губами ко рту, скользя языком внутрь и заставляя ее шумно и судорожно задышать носом.
— Давай сюда свой браслет, — сорванным голосом прошептала она, и Тики хрипло расхохотался, наощупь шаря ладонями по кровати в поисках шелкового мешочка.
Неужели и правда наденет?..
Плюнет на законы своего народа, как делала это уже и несколько раз раньше, потому что желала спасти, желала помочь, желала порадовать, и даже сейчас — она нарушала этот обряд из-за него, из-за Тики, явно прочитав во всполохах его души что-то тревожное и желая таким образом успокоить.
Тонкий браслет, украшенный редкими камнями, змеёй обвил хрупкое запястье Аланы, и Микк, чувствуя, как заполошно забилось сердце в грудной клетке, глупо заулыбался, гладя девушку по бёдрам и животу, повсюду, куда мог достать, находясь все ещё скованным её мощным, оказывается, хвостом. Словно бы она не хотела отпускать его — и не сказать, что Тики хотел чего-то противоположного.
Алана взглянула на него в ответ, лукаво сверкая глазами в накрывшей покои мягкой темноте, и, обняв мужчину за шею, хитро выдохнула ему в губы, стискивая в хвостовом объятии сильнее:
— Всё, теперь никуда от меня не денешься~
Микк в ответ рассмеялся, несильно кусая довольную и расслабленную девушку за нос, и пожал плечами.
— Будто я куда-то собирался, — шутливо закатил он глаза, лениво целуя русалку в жабры и заставляя затрепетать от этого, и скользнул пальцами по бёдрам, задевая пышные плавники… и дёргая их с каким-то ломко-отклеивающимся звуком вниз.
Алана испустила удивленно-радостный выдох и тесно прижалась к его торсу, тоже хрустя кружевом плавников и порывисто поцеловала его, старательно втягивая его нижнюю губу в свой рот и покусывая острыми зубами.
Это было настолько… настолько… вот дракон.
Тики провел по более не скрытым плавниками бедрам раскрытой ладонью, задевая влажную плоть кончиками пальцев, и хмыкнул:
— Дай угадаю, у вас же и для этих плавничков какой-то обряд есть, да?
Девушка коротко рассмеялась, жмурясь и отпуская его. Вытянулась, выгнулась, устроилась рядом с ним и легкомысленно поведала, лениво растягивая слова:
— Мы их сжигаем в храмах.
Мужчина вскинул брови, приподнимаясь на локте, и рассеянно улыбнулся.
— А зачем?
Шальная ведьма порозовела — то ли от внезапно накатившего на нее смущения, то ли от удовольствия — и, отбросив со лба растрепавшиеся волосы, заложила руки за голову.
— Мы верим, что чешуя с этих плавников, самая чистая и невинная, — сказала она негромко — и залилась румянцем по шею, — со временем становится жемчугом.
И столько
Микк ласково скользнул кончиками пальцев по ее груди и пощекотал сосок — просто так, почти даже не обращая на это внимания, на секунду погружаясь в задумчивость и вспоминая вдруг все эти легенды о русалках.
— Так вот почему жемчужница на самом деле, да? — озарило его наконец. А сколько на суше сказок об этом сложено! Но у сирен, видно, все иначе…
Алана согласно кивнула.
И, видимо, у сирен все это и было правдой.
Тики осторожно взял тонкие волнистые плавнички, встряхивая их и под смущённый взгляд девушки наблюдая, как серебрятся они в свете луны, и аккуратно положил на прикроватную тумбочку, любуясь румянцем на щеках русалки с несколько секунд и все же вновь припадая к её губам.
Всё-таки, теперь она была его женой (осталось только уважить уже планирующую пышное венчание мать), и никто не смел ему запретить наслаждаться Аланой столько, сколько вздумается, не так ли?
Ни Линк, ни Мариан, ни даже сам океан.
Мог ли Тики вообще подумать тогда, когда только столкнулся с наивной на вид и безбожно прекрасной русалкой, словно сошедшей с гравюр, что сейчас будет целовать её и гладить по хвосту, вызывая мелкую дрожь и судорожные стоны? Мог ли Тики представить, что Алана, сказавшая, что он сияет слишком ярко для неё, что ей невозможно взглянуть на него, что он буквально сжигает её своей душой, сейчас будет так трепетно ластиться к нему и сверкать глазами на каждое его движение?
Мог ли Тики мечтать, что после того, как она потеряла свои пышные развесистые плавники, напоминавшие ему паруса любимой Марианны, у него вообще будет возможность прикоснуться к ней?
Конечно же, не мог.
Но именно так всё и было.
Они целовались и ласкались до самого утра, когда небо, на которое ещё не выкатилось солнце, на востоке окрасилось розоватые цвета и когда с улицы ветер донёс первые разговоры торговцев и крестьян. Алана, умудрившаяся вновь окольцевать его хвостом и оправдавшаяся тем, что так ей нравится больше, в итоге прикорнула у Тики на плече, и не было в её лице больше той бледной муки, какая иногда проскальзывала в нежных чертах. Словно бы сегодня ночью вместе с плавниками растворились и её последние переживания, горестные тяжёлые мысли и воспоминания. И если это было так, то Микк был бы счастлив.
И почему-то он был уверен, что именно так всё и было. И потому — все было хорошо.
Потому что, кажется, и его собственная вина, копившаяся с того самого дня, когда в далёком, казалось бы, прошлом убили светловолосого мальчика, растворилась.
Стоило ли говорить, что за одно только это Тики был готов носить русалку на руках?
Они со всем вместе справятся: Алана, как и обещала, будет буйствовать у него из-за спины, явно нагоняя страх на всех, кого можно (и кого нельзя, с горьким вздохом подумал мужчина), а он будет защищать свою семью, независимо от того, зовут его отцом или нет, видят в нём ребёнка или нет, признают его сильнее и слабее… все это было так не важно, по сути своей, — потому что Тики был счастлив.