Жена чудовища
Шрифт:
У Тьяны, между тем, это было время, когда она начала чувствовать свою беременность. То было только знание, и вот пришли ощущения. Лунные дни не приходили, изменились вкусы: понравились кислые яблоки, а запах роз, которых было так много в Нивере, стал ненавистен. Она то подолгу не хотела есть ничего, кроме тех яблок, то набрасывалась на все мясные блюда, которые подавали к столу. На третьем месяце — живот обозначился чуть-чуть, но любимое платье стало заметно тесным в талии. Еще через два месяца…
Она гуляла по парку, конечно, с сопровождением. Кончалась осень, слегка подморозило, срывались с неба первые снежинки, но в длинной беличьей шубке Тьяне было тепло, а острый холодный воздух казался вкусным. И вдруг она ощутила слабое, но отчетливое движение внутри себя, в животе. Слабое, да, капельку щекотное, как прикосновение крыла маленькой птички…
Ее сын. Их с Валантеном сын. Он жил. Он начал двигаться!
— Миледи? — забеспокоилась дама, которая составляла ей компанию на этот раз.
Тьяна стояла, замерев, улыбалась и прислушивалась к ощущениям внутри себя.
Ее малыш…
Прошли еще недели. Морозило, кружили метели — зима выдалась холоднее предыдущей и гораздо снежней. А море все равно осталось живым, не спряталось в ледяной корке, и разыгрался шторм, ветер сотрясал ставни на окнах Верхнего и швырял в них охапки снега — но это было совсем не то, что там. в Нижнем. Теперь то, что было год назад, казалось Тьяне невероятно хорошим сном. И, кстати говоря, теперь ее совсем не тянуло в Нижний — что там было делать одной, без Валантена?
А какой после нынешнего шторма был закат, так ли красив? Никто не позвал Тьяну подняться на башню и посмотреть. Да и не хотелось этого — с кем-то другим.
Она почти подружилась с Овертиной. Именно что почти — вряд ли для них было возможно подружиться всерьез. Но теперь они легко переносили общество друг друга и даже иногда находили в этом удовольствие, могли болтать о пустяках. Вот о Валантене они никогда не говорили. Наверное, все-таки Тьяна не простила ей прошлогодние так называемые шутки в его адрес. Возможно, потому, что шутить таким образом было не в ее натуре. А герцогиня, скорее всего, избегала этой темы, как болезненной для Тьяны.
Так или иначе, они просто не говорили о Валантене. Но она рассказывала о ребенке, и на лице Овертины были и радость, и любопытство, и капельки зависти. И было жаль ее — за что она лишена такого счастья?
Но теперь Овертина сможет опять выйти замуж. Через три года, наверное — как позволяют приличия. Ей будет уже тридцать, солидный возраст по меркам девятнадцатилетней Тьяны, но этот возраст позволяет иметь детей…
Они отпраздновали Новогодье. Тьяна тоже спустилась ненадолго к костру, и даже протанцевала немного с лордом Торином. Пока продолжался траур, только у костра на Новогодье и можно было танцевать хозяйкам Нивера, и то не день напролет, а так, формально, лишь бы соблюсти обычай. Но Овертина впервые была оживлена, улыбалась по-настоящему. Легонько постучала Тьяну по животу:
— Эй, племянник, ты меня слышишь? Когда-нибудь это костер будешь зажигать ты!
И Тьяна тут же почувствовала ответный толчок изнутри, который пришелся прямо в руку герцогини — будущий герцог дал понять, что осознает ответственность и не подведет.
Они с Овертиной посмотрели друг на друга и рассмеялись разом — словно у них появился общий секрет, который они, пожалуй, не станут никому рассказывать.
Тьяна чувствовала себя прекрасно, несмотря на то, что уже перешла на просторные платья. Она могла, кажется, сколько угодно гулять и танцевать, и долго пробыть на этом празднике, но ушла почти сразу, отведав праздничного мяса и хлеба. Потому что — плотное кольцо стражи вокруг площади. Колдуны из Гарратена, дознаватели — они часто менялись, и давно уже никто не удивлялся новым лицам.
Постоянное внимание лично к ней, к Тьяне Айд — у кого-то она вызывала банальное любопытство, другие, и таких было немало, просто ни на секунду не выпускали ее из виду в силу своих обязанностей — ее оберегали, за нее отвечали. Она временами чувствовала себя драгоценной хрустальной статуэткой, а не женщиной.
Вот закончится все это… когда-то же закончится?..
Ей сын родится, подрастет. И она поедет в Рори, желательно весной, попросит запрячь лошадь и и поскачет верхом в сторону гор, которые в хорошую погоду видны на горизонте.
Может быть, Брен и кто-то из сестер составят ей компанию?
Из Рори недавно было письмо, свадьба Брена назначена на Новогодье, теперь уже окончательно. То есть, дома сейчас двойной праздник.
Еще один месяц прошел…
Седьмой месяц беременности. Живот с каждой неделей становился больше и круглее. Ребенок толкался, двигался, редко когда позволял забыть о себе — для Тьяны он давно был не будущим, а настоящим.
Овертина, в отличие от нее, не была заперта в Нивере, она уезжала и возвращалась. Возвращалась быстро, потому что траур исключал для нее все столичные увеселения. Иногда была довольной, иногда раздраженной и хмурой, но бесполезно было бы спрашивать о причинах. Кажется, между ней и лордом Торином что-то происходило, Тьяна видела, как они спорили о чем-то. А иногда Овертина была такой довольной!
Однажды Тьяна задержалась у окна, задернув за спиной тяжелую бархатную портьеру, и смотрела, как падает снег, медленно, красиво, крупными хлопьями. И, услышав шаги, не стала себя обнаруживать — кто бы это ни был, он, а точнее, они, просто шли мимо.
И она услышала голос лорда Торина Трайверина:
— Пойми, Овертина, если наш тайный брак обнаружится сейчас, я буду вынужден уехать, а мне бы не хотелось. Будь осторожнее в разговорах с сенешалем…
Они действительно просто шли мимо, и довольно быстро, и ответ Овертины Тьяна не услышала. Но услышанного и так было достаточно. Настолько достаточно, что Тьяна задержала дыхание, и сделать следующий вдох было так трудно сделать.
Овертина и ее «брат»? Тайный брак?
Сейчас, когда даже год траура не истек?..
Сын отчима — не кровный родственник! Это не родство вовсе, и венчание возможно. Но чтобы так?..
Она не должна была так поступать с Кайреном Айдом, с памятью о нем. Это было из ряда вон. Тьяна долго не могла успокоиться. Она стала избегать их обоих, и Овертину, и лорда Торина. Но дать понять им, что подслушала разговор и знает их тайну, не могла, не хватало духу. Да и кто знает, как они отнесутся к этому?