Жена чудовища
Шрифт:
— Когда я вчера лечил ваши царапины, мне показалось, что вам немного понравилось, — наконец сказал он тихо.
— Мне понравилось, — сразу признала она.
— Сегодня вы не царапали ладоней?
— Нет, увы, — она посмотрела на свои руки, и протянула их ему, тоже предлагая взглянуть, — а нужно было?
И опять пришло странное ощущение, что Валантен просто забыл снять маскарадный костюм, тяжелый и неудобный, и вовсе ему ненужный. Но вот забыл, и все.
Когда он вчера целовал ей руки, это принесло новые и приятные ощущения.
Он взял ее за запястья.
— Закройте глаза.
Она закрыла глаза.
Его губы мягко ласкали ее ладони, сначала одну, потом другую, язык прикасался легко, почти неуловимо, скользил, словно что-то рисуя. И опять легкая дрожь пробежала от кистей и растаяла где-то в плечах…
Он не спешил, она послушно не открывала глаз, отдавшись невольно тем ощущениям, которые дарили его губы. И даже не сразу поняла, когда он отстранился, совсем ненадолго, и масляный светильник на столе погас, остался лишь тусклый свет луны из окна — она все же открыла глаза, успела увидеть лунный свет, и массивный силуэт Валантена в этом свете…
…и он ладонью прикрыл ей глаза.
— Пожалуйста, Тьяна, я прошу, — его голос был тихий и еще более хриплый, чем недавно.
— Хорошо, — согласилась она.
Теперь он привлек ее к себе, обнимая, но не сжимал, как будто она была из фарфора и он боялся ее повредить. Перебирал пальцами ее волосы, его губы легонько прошлись по ее уху, ненадолго задержавшись на мочке, поднялись к виску, потом по щеке, не торопясь скользнули до шеи, и халат, как сам собой, сполз с плеч и упал на пол.
— Только то, что ты хочешь, — шепнул он ей на ухо, — только то, что тебе понравится, обещаю.
Но в том-то и дело, что пока ей все нравилось. И это было странно и немного стыдно. Она — с чужим мужчиной, к тому же с таким необычным мужчиной. Следовало бы стесняться, и бояться, и вести себя скромно. Но не хотелось, да и зачем? Кто тут станет оценивать ее подобающее поведение? Точно не Валантен.
Он подхватил ее на руки, отнес на кровать, уложил, сам не лег, но навис над ней, так, что она всей кожей ощущала, как он близко. Ощущала, хотя он пока к ней не прикасался.
Откладывать неизбежное было действительно ни к чему.
— Не понравится — скажи, — шепнул он, быстро проведя губами от ее шеи до груди.
Из-за шерсти его на лице было щекотно.
Но и приятно тоже. То, что он делал, было приятно. И захотелось запустить пальцы в его шерсть, перебирать ее… она и запустила. Перебирала, даже наматывала на пальцы — там, где хватало длинны.
И когда его ладонь прошлась по ее колену, а подол рубашки оказался много выше того места, где ему полагалось быть, она тоже ничего не имела против. И когда пальцы Валантена мягко прошлись у нее между ног…
Она напряглась на мгновение, но ни отстраняться, ни протестовать не стала. В сущности, это тоже не было неприятно.
Его пальцы были осторожными и ласковыми, настойчивыми, и вместе с тем неторопливыми, прикосновение его шерсти — чуть щекотным. И когда она нажал ладонями на ее колени, побуждая их раздвинуть, она лишь глубоко вздохнула и задержала дыхание.
Ни к чему ведь откладывать неизбежное…
Боль… и Тьяна невольно вздрогнула в руках Валантена… но деться было некуда, он теперь окружал ее всю, мягко прижимал к кровати, придерживая ее запрокинутую голову, быстро поцеловал в шею:
— Все хорошо, моя дорогая… уже все.
Она глубоко вздохнула.
Еще несколько движений, и он остановится, замер, медленно вышел и отпустил ее, немного отстранился.
А она сильнее запустила пальцы в его шерсть, потянула, дернула — может быть, мстя за недавние боль и страх, пусть и было их мало, так, на медную мелочь…
Он тихо засмеялся.
— Вы мой подарок, моя леди, — и быстро встал.
Кровать скрипнула.
Она открыла глаза. Луна, видимо, спряталась, и ее свет больше не рассеивал непроглядную темноту в комнате.
Ощущения были… странными. Воспоминания о недавней боли, отголоски ее в поврежденной плоти, раздражение — что-нибудь разбить! — и ощущение не схлынувшего пока удовольствия в теле, там, где ее касались руки и язык Валантена.
Но, кажется, то, страшное, чего следовало бояться, случилось, и, как это чаще бывает, страхи оказались преувеличены.
— Милорд, вы здесь? — позвала она.
— Да, моя леди, — он подошел, присел на рядом. — Кстати, ощипывать меня бесполезно. Моя шерсть очень быстро отрастает, — она расслышала улыбку в его голосе.
— Простите, милорд.
— Да ничего страшного.
— Мне очень понравилось… запускать пальцы в вашу шерсть милорд, — добавила она быстро.
— Вот как? Понравилось?
— Да, как в пушистый меховой ковер, — пояснила она, снова решив пошутить, — простите, милорд, — добавила на всякий случай.
— Вот как? — теперь он расхохотался. — Но я готов, сколько угодно. Если пожелаете. Быть для вас ковром, одеялом, подушкой — только скажите. А сейчас отдыхайте. Закройте глаза.
— Разве недостаточно темно? — заметила она, но глаза закрыла. — И… вы уходите?..
— Да. Говорю же, просто отдыхайте. Увидимся завтра.
И ощутила легкое прикосновение его губ к щеке.
— Доброй ночи, Тьяна.
— Доброй ночи, Валантен.
Он поднялся, опять легко и неслышно, как тень, и исчез за портьерой, закрывающей дверь.
Его намерение уйти не удивило Тьяну, как и не пришло в голову просить остаться. Того, что уже случилось, было достаточно, и теперь стоило, пожалуй, побыть одной.