Жена из России
Шрифт:
Маша безмолвно, с досадой и отчаянием комкала край кофточки.
Впрочем, иногда Саша задавал и вопросы в виде допроса с пристрастием. Уж лучше бы он никогда ее ни о чем не спрашивал! И никогда бы ее не поучал. А он очень любил это делать.
– Смотреть нужно Феллини, Куросаву, Бергмана... Понимаешь, да? Ты до сих пор не видела "Земляничную поляну". А твой любимый актер - Вячеслав Тихонов. Стыдно! И ты совсем недавно коллекционировала фотопортреты киноартистов.
– Почему стыдно?
– робко пыталась протестовать смущенная Маня.
– Он очень хорошо играет! Его многие любят. И фотографии коллекционируют. Ну и что в этом вредного? Просто память. А смотреть Феллини
– Это большая заслуга, мышонок! И прогресс налицо. Видела, но не поняла, - с грустной иронией констатировал Саша.
– В Доме кино ретроспектива фильмов Тарковского, нужно туда прорваться... Ну, ясно!.. Ты бы встала завтра с утра в очередь, тебе все равно нечего делать. А я подбегу к тебе позже из Иностранки.
Саша требовал знаний и постоянного напряжения мысли, а Маня не была к этому готова. Она искала необыкновенного, но по молодости и неопытности еще совершенно не представляла, как мало радостей приносит окружающим любая необычность и нестандартность. Ее стало раздражать и мучить и странное молчание гения, и его вечные назидания. Маша от него уставала.
Он был неизменно занят и часто назначал свидания возле библиотеки: подожди немного, любимая, я дочитаю несколько страниц и выйду ненадолго на тебя посмотреть! Буквально на десять минут, потому что наверху меня ждет еще одна книга. Мы прогуляемся по набережной - и все! Извини, мышонок...
И Машка потерянно, грустно брела домой от Иностранки, вяло переставляя ноги по асфальту, опустив голову и в который раз думая, что она не нужна никому на свете. Кроме, пожалуй, доброго эльфика Эли...
Маня понемногу начинала догадываться, что нужно учиться у мужчин, если своего ума и знаний недостаточно. Она слишком не образована. Да и вообще они всегда умнее, эрудированнее, так что лучше всего - слушать, запоминать и потом, позже, использовать услышанное и понятое. Да, это вариант, симпатичный выход: постигать мир с их помощью, раз сама ничего не умеешь.
Саша часто не провожал Маню домой, бросая на перроне в метро, поскольку жил за городом и мог опоздать на последнюю электричку. И уж если она сбежит ненароком... Прости, мышонок, но шагать домой по рельсам никто не собирается. А ночевать на вокзале - тем более. Даже из-за тебя, Машуня. Понимаешь, да? Ну, ясно...
Он был ненадежен, как майская жара.
– На меня могут напасть в подъезде!
– неуверенно сказала ему как-то Маня, вспомнив пьяного из детства.
– Ничего, отобьешься!
– заявил Саша и выразительно осмотрел высокую Машу с ног до головы.
– Ты тренированная!
Гений был прав.
Увидев, какой выросла дочка, отец когда-то устроил ее в баскетбольную секцию. Но баскетбол не заладился, и восторги тренера быстро угасли: Маня боялась мяча и агрессивных противниц. Зато она случайно забрела в тренажерный зал и влюбилась в "качалки" для мускулов. Через два месяца трехразовых занятий в неделю Маня стала любимицей другого тренера и работала наравне с мужчинами, выжимая довольно приличные веса. Но разве в этом дело...
– Как тебе не стыдно!
– кричала в телефон Инна Иванна.
– Ты приходишь домой за полночь, бабушка не спит, ждет тебя, волнуется, звонит мне! Я тоже места себе не нахожу! Я все для тебя сделала, ни в чем тебе никогда не отказывала! Мы с бабушкой тебя избаловали, и ты теперь платишь нам черной неблагодарностью!
Маня в ответ молчала. Но однажды в очередной скандалешник, когда Маша была у родителей, вмешался отец.
– Инна, не шурши! Тебе давно пора промыть мозги! Ну, что такого ты для нее сделала? Чем таким избаловала?
– внезапно заорал он.
– Да если бы ты даже очень хотела, все равно бы ничего не смогла! Разве она каждый год отдыхает у тебя в Майами или в Альпах? Или раскатывает по Москве на "Вольво"? Может, у тебя квартирка на Кутузовском в брежневском доме? А еще краше - пятикомнатка в высотке на Котельнической? И какой благодарности ты вечно от нее ждешь и добиваешься?
– Я ничего не жду, это неправда, - сразу сникла мать.
– При чем тут машины? Не увлекайся преувеличениями!
– Ждешь, Инна, и без конца напоминаешь об этом! Всякие там дурацкие стаканы воды, которые тебе некому будет подать... Это как раз твои преувеличения! Дети не просят нас о своем рождении. Это мы хотим их появления. И не даем им никакой альтернативы. Что же потом к ним приставать? Обвинять их в чем-то, чего-то от них требовать? Это наши дети, какие есть, и мы действительно должны им помочь, как можем, и по мере сил защитить от мира! Мы и так без конца ругаем Марью: неумелая, беспомощная, неприспособленная... Я сам виноват...
– Отец вздохнул.
– Эти идиотические разговоры об их светлом будущем и прекрасном завтра... Да в этом будущем их ожидает не пойми что! Настоящая смута и неразбериха, полный бардак! А если еще война и смерти... Что без конца талдычить о том, что у нее все впереди! Да, конечно, у Марьи еще многое случится завтра и послезавтра, но разве ты никогда не задумывалась, сколько там окажется всякой дряни?
Маша слушала непрерывные дебаты, как посторонний свидетель. Это постоянка, от которой никуда не денешься. И от которой она всю жизнь пытается убежать. Понимаешь, да?..
Только один раз в жизни отец провел с Маней целый вечер. Почему - осталось неизвестным.
– Хочешь, я покажу тебе свою Москву?
– спросил он.
– Мою любимую и старую, где я родился и вырос.
Маша радостно согласилась.
Они вдвоем ходили допоздна по Чистопрудным переулочкам, по Мясницкой, по Сретенке. Выяснилось, что отец хорошо знает и любит город, особенно старинный, помнит здесь буквально каждый дом, каждый поворот и может говорить об этом без всяких э-э да а-а. Но такой вечер был в Машиной жизни единственным...
Она родилась двадцать девятого февраля. Високосная дочка, смеялся отец. День рождения праздновали первого марта, и отец часто повторял:
– С твоим рождением, Марья, теперь начинается весна! И тебя нужно было, конечно, назвать Мартой. Но твоя мать настаивала на Марии. И ты почему-то не любишь весну...
Машка ее терпеть не могла, особенно раннюю, мартовскую, когда белизна медленно и неохотно расползается в грязь под сырым ветром, солнце слепит глаза, от слякоти промокают сапоги, а голова кружится и болит, потому что у Мани наследственные плохие сосуды, а вокруг вечные магнитные бури. Потом становится легче, все в погоде выравнивается, устаканивается, встает постепенно на свое место, и виски перестает ломить по утрам...
Но в тот год у нее было такое же мучительное лето. Лето вместе с Сашей.
4
В минуты отчаяния Маня звонила ему и просила:
– Поговори со мной!
Ей не хватало его слов. Маша хотела знать, где студент МИФИ бывает, какие у него друзья, что он читает... Зачем, для чего ему эти странные встречи, в течение которых он почти все время молчит?.. Ей хотелось знать, что он в ней нуждается, что она, Маша, ему необходима! Оправдывать его замкнутость природной чертой она не хотела и не могла. Это ведь тоже надо уметь - искать и находить оправдания другим.