Жена Нави, или Прижмемся, перезимуем!
Шрифт:
— Тьфу! — выплюнула я, пытаясь посмотреть завод изготовитель. — Гадость-то какая!
Фантик был потерт. И на нем уже мало что можно было разглядеть. Я засунула руку за второй, достала ее и понюхала. Конфетка пахла… эм… природой!
— Это что такое? — удивилась я, рассматривая конфету.
— Заячий помет, — послышался голос Буранушки. — Леший мастак заячьим пометом гостей кормить! А коли хлеб дает, так то березовый гриб. А людям кажется, что хлеба краюха!
— Тьфу! Фу! Бе! — сплевывала я на снег, вспоминая
Я пыталась счистить с языка конфету, морщась и стараясь не представлять, из чего было варенье. Мои вопли спугнули зайца. Он бросился в лес.
— Беги, шоколадная фабрика! Фу! — у меня даже слезы на глаза выступили. — Надо же! Тоже мне… Ой, тьфу! Это ж надо!
Я прижала руку к лицу, как вдруг почувствовала, что меня обняли и к себе прижали. Я уткнулась в шубу, чувствуя, как меня гладят по голове и смеются.
— Надо же! Повеселила ты меня! Надо ж было у Лешего конфеты брать! — послышался смех.
— А я откуда знала! — мне было так обидно. — Я уже поняла, что у Лешего ничего брать нельзя!
— Ну все, полно, — послышался голос. — Не реви. Нашла из-за чего расстраиваться!
А меня похлопали по спине так, что вправили сразу все позвонки.
— Еще снежком дом Лешему присыплем, — послышался голос. Я подняла глаза, чувствуя себя маленькой девочкой.
— А! — ужаснулась я, видя, как на поляну медведь выходит. Огромный такой, страшный.
— Ванечка! — припугнула я, вырываясь и делая вид, что бросаюсь на него. Медведь замер, трусливо пытаясь дать деру. Но потом передумал. И решил вернуться.
— Ванечка-Ванюша! Иди ко мне, родненький! — расставила я руки.
Треск веток и жуткий рев оповестил лес о том, что конкретно в этом лесу при слове «Ванечка!» медведи спать бояться! Им теперь, видимо, кошмары снятся. Бежит на них баба с расставленными руками и орет: «Ванечка!». Еще бы! Да тут любой медведь станет официальным поставщиком варенья для лешего!
Когда я повернулась, я с удивлением увидела, как смеется мой муж.
— Чего смешного! Это же шатун! — возмутилась я, тыча пальцем в сторону панического бегства. Медведь не вернулся. Видимо, решил пошататься в другом месте.
На меня пристально смотрели серые глаза.
Глава четырнадцатая. Снегурятина
И тут послышался смех. Карачун смеялся, пока я пожимала плечами.
— Потешила, девица, — заметил он, глядя на меня. — Сколько лет живу, никогда такого не видел!
— А ты ее брать не хотел! — вздохнул Буран, глядя на хозяина.
— Точно-точно! — усмехнулась Метелица. С ее улыбкой только фотографироваться. Это было что-то из серии «дровосека съела, а у него попка горькая!»
Внезапно смех оборвался. Он смотрел на меня, а я не понимала, в чем дело.
— Теперь точно бы
«Значит, не взял бы…», — вздохнула я, ломая красавицу — снежинку в руке.
— И не надо, — холодно заметила я, напоминая себе, с кем имею дело.
— Чив-чив-чив! — налетели на меня воробьи.
Я чуть не упала от неожиданности в сугроб.
— Доставили! — басом прямо в ухо крикнул страшный голос то ли Марфуши, то ли Аленки. Я пока что их плохо различаю.
— Чив-чив, — снова налетела на меня стая воробьев.
— Что? — удивилась я, понимая, что еще не все.
— Баба! — рявкнул мне в ухо зловещий бас. Воробьи разлетелись. Я прислушалась.
— Накукуя! Накукуя! — орали кукушки где-то в глубине леса, которые уже должны были десятый сон видеть. Я не говорю про «улететь в теплые края».
— Где? — удивилась я, отряхивая роскошную одежду от снега. — Ну что? Проверим?
Я оседлала Бурана, до сих пор не веря, что потеряла целых семь дней! Семь драгоценных дней. Сколько же людей за это время заблудилось в лесу насмерть? Тут каждый час считаешь, а тут дни!
«Всех не спасешь!» — напомнила я себе. «Но попытаться можно!» — ответила я тогда, когда мы опустили носилки, а к телу ребенка бросилась мать.
Мы почти пробились сквозь снежные заносы, как вдруг я увидала нечто огромное, сидящее под деревом. Это нечто напоминало серого, нахохлившегося мехом шубы зайца — переростка. Единственное, что я успела рассмотреть, так это красные щеки. Пол этого «нечта» угадывался с трудом. Судя по хмурому взгляду это мог быть кто угодно. Из платка торчал красный нос, красные щеки и как бы все.
Оно сидело под елочкой и молчало.
— Вы живы? — спросила я, видя, как огромная варежка отодвигает платок. На меня смотрели маленькие, подведенные угольком глаза.
— Ты кто? — насупился огромный хомяк.
— А ты кто? — спросила я, не понимая, что здесь делает эта кутанка.
— Я Мороза жду! Приданого хочу! — послышалось бурчание. — И никуда не уйду, пока приданого не даст!
На меня посмотрели злобным хомяком и устроились поудобнее в сугробе.
— Девушка, вы замерзнете! — намекнула я, глядя на покрасневший кончик носа. — На улице минус! Вы сейчас себе придатки заработаете, а не приданое. Дуйте домой!
— Не пойду, — зыркнул на меня хомяк, неуклюже поворачиваясь в сугробе. — Я тоже хочу ларец с золотом и серебром! Чтобы ко мне женихи сбегались!