Жена Нави, или Прижмемся, перезимуем!
Шрифт:
— Ой! — пискнула я, оборачиваясь. — Ты пришел, сердце мое?
— Звала? — спросил грубоватый голос, а я смотрела на роскошную шубу и покрытую инеем бороду. Эх, до чего ж красив мужик!
Вот это я понимаю, мужик. А не чахлое нечто, смотрящее на тебя с первобытным ужасом и показывающим на комариный укус, как на смертельную рану.
Я смотрела на месторождение моих неприятностей, приветливо улыбаясь.
— Звала, сердце мое, — вздохнула я, подходя к нему. — Звала… Чем же я тебя так обидела,
Я взяла его руку и прижала к своей щеке.
— Чем не угодила? — прошептала я, оставляя морозный поцелуй на его пальцах и снова прижав их к своей щеке. — Ты почему так лютуешь?
— Вот смотрю я на тебя и диву даюсь, — послышался голос, заставивший меня поднять глаза от роскошной шубы на суровое лицо. — Неужто ты не понимаешь, что вижу я, что на сердце у тебя, а что на устах? Неужто я не догадываюсь, что говоришь ты то, чему тебя научили? Неужто думаешь, что не видал, как вы на полянке собрались и решали, что делать?
— Нет, что ты, Елиазарушка? — проворковала я, глядя ему в глаза. Мороз и не думал спадать. — Да как можешь ты такое подумать, сердце мое?
Я уже дважды целовала его руку, чувствуя, что столбик термометра замер.
Но руку вырвали из моих рук, заставив меня удивиться.
— Ты почто отталкиваешь? — проворковала я, преданно заглядывая в красивые холодные серые глаза.
— Я же со всем сердцем, — прошептала я, снова беря его за руку. Он отвернулся.
А вот это уже наглость! Я тряхнула волосами, глядя на его огромную руку в своих руках.
— А с чего бы мне врать тебе? — спросила я, почти искренне. Я склонила голову на бок. Не помогает!
Ладно! Я выдохнула, прикидывая допрыгну или нет. В глубине души что-то сладко екнуло, когда я вспомнила поцелуй под вой метели. И мне стало так стыдно! «Только не говори, что хочешь повторить!» — спросила я себя, ужасаясь своим мыслям.
Я даже нервно сглотнула, не решаясь…
— Может, и прав ты, Елиазарушка, — вздохнула я. — Не знаю, я как к тебе относиться… Столько людей загубил, которых я спасти пыталась… Наверное, не прощу никогда… И сейчас ты людей губишь…
— Что тебе до людей, — послышался голос. — Им до тебя никакого дела нет!
— А что? Разве должно быть дело? — спросила я, пожимая плечами. — Это мой выбор…
Нет, мне бы, конечно, хотелось, чтобы меня вспоминали, назвали в честь меня детей, даже мальчиков и однажды упомянули меня в мемуарах…
— Для этого ты меня звала? — послышался голос. Елиазар собрался уйти. Столбик термометра опускался до отметок «Ядерная зима». Человечество уже собиралось помахать своим концом.
Ну не умею я как Настенька!
Я отошла на несколько шагов.
— Ну вот и поговорили, — послышался холодный голос Елиазара.
Но он не знал, что я просто
— Ветры морозные, ветры ледяные, — начал Карачун, а откуда-то послышался страшный, но пока еще далекий гул тех самых ветров.
Подобрав расшитый сарафан, я бросилась к своему мужу. Заклинание или приказ, я точно не знаю, что там было, оборвалось на полуслове, когда я впилась в его губы поцелуем.
Вот что бывает, когда cнегурочка забывает слова на утреннике!
На детских утренниках такое лучше вообще не показывать впечатлительным детишкам. Мало ли, какое впечатление произведет развратная снегурочка, висящая на красавце и вовсе не дедушке Морозе. Пусть даже с благородной целью спасения всего живого в округе.
Ветры замерли, видимо, не зная, что им делать. Но узнают они об этом не скоро! Или не узнают никогда. Я очень на это надеюсь!
Я что? Зря в детстве на зимних качелях тренировалась?
Уроки жестокой, беспощадной и очень долгой любви на тяжком поприще познания мира даром не прошли!
Из всех детей, решивших на спор быстро научиться целоваться, примерзла почему-то только я! Видимо, другие дети халтурили и симулировали. А я была самая старательная и ответственная. Хотя, возможно, я просто понравилась качелям больше всех.
Замерзшие качели намекали, что у нас все серьезно. И отношения продлятся до весны. Или до первой оттепели, которую обещали через неделю.
Сама мысль о том, чтобы провести эти две недели во дворе, сливаясь в страстном поцелуе с бесчувственной железякой, вызвали у меня горячее желание разорвать внезапно вспыхнувшие отношения.
А где разрыв, так слезы, сопли и крики.
Разумеется, родители, прибежавшие на крики: «А Маруська целуется!» — обнаружили вовсе не первую умилительную детскую любовь, а суровый кровавый триллер с элементами эротики в виде обнимания шеста.
Меня сначала отодрали, потом отодрали, но уже ремнем. И сообщили, что нельзя целоваться с посторонними качелями! И приличные девочки так себя не ведут.
А вот про красивых божеств мне ничего не говорили. Поэтому я впилась таким поцелуем, от которого вокруг нас должна была образоваться проталинка.
И тут я почувствовала, как мне начали отвечать, придерживая меня рукой за то самое место, которое подало эту идею.
— Значит так, да? — послышался чуть хрипловатый голос, когда я решила взять передышку на пару секунд. Но мне ее не дали.
Я чувствовала себя самой развратной из всех снегурочек. За исключением той, что когда-то стояла у меня под елкой и случайно упала на маленьких смешных гномиков, которых я любовно расставляю под елкой каждый новый год.
Поцелуй из категории «детский утренник» перерос во «взрослый корпоратив».