Жена султана
Шрифт:
Музыканты внизу играют фанфару. Стараясь не привлекать внимания, я покидаю свиту герцогини и выскальзываю в узкий коридор, откуда можно попасть в другие ложи. Я открываю дверь второй и просовываю внутрь голову. Дорогу мне тотчас заступает слуга. Вид у него встревоженный.
— Предупреждаю, я вооружен.
— У меня дело к миссис Герберт. Это ненадолго.
— Удалитесь, сэр, говорю вам. Начинается спектакль.
И в самом деле, понимаю я: четверо джентльменов в цветных одеждах вышли на сцену и приняли позы; за ними виден лакей, держащий в руках плащ. Когда они начинают говорить, слуга миссис Герберт невольно скашивает
— Миссис Герберт…
Одна из дочерей при виде меня вскрикивает; но ее возглас тонет в общем шуме, поскольку публика уже улюлюкает актерам, ошикивает строгого дядюшку, подбадривает беспомощного племянника. Другая дочь прячется за веером.
— Подите прочь, негодяй! — кричит миссис Герберт.
Рукой она прикрывает драгоценности на шее.
— Вы меня не ограбите, не у всех на виду!
— Мадам, я не грабитель. Я пришел за мальчиком. Герцогиня Портсмутская продала его по ошибке, и я пришел его забрать.
При звуке моего голоса Момо оборачивается, его глаза и улыбка блестят на лице, по-прежнему таком же черном, как у меня.
— Боже, да я же купила его только нынче утром — и за огромные деньги!
— Мне поручено заплатить вам вдвое больше, чем вы отдали за него.
Я показываю ей золото, но она качает головой.
— Нет, не могу. Лапочка Фанни так его полюбила.
— Я дам больше, чтобы облегчить страдания лапочки Фанни, — в отчаянии говорю я.
Кем бы ни была Фанни.
Пока миссис Герберт размышляет, глаза мои, минуя Момо, устремляются на озаренную сцену и столпившийся внизу народ. Что-то зацепило мой взгляд, возможно, сработало шестое чувство: поскольку в глубине ямы, среди темных шляп и плащей одно-единственное лицо смотрит вверх, отвернувшись от сцены, — изучает галерею.
Англичанин-отступник Хамза. Значит, он сбежал из тюрьмы, или, куда вероятнее, его выкупил Рафик.
Когда мой взгляд устремляется на него, он видит меня. И тут же начинает проталкиваться сквозь толпу.
Я сваливаю золото на колени миссис Герберт, хватаю Момо за руку и тащу его прочь.
— Фанни! — визжит одна из дочерей.
— Вор! — кричит миссис Герберт, и двое слуг без особой охоты бросаются в погоню.
Выдернув собачку из рук Момо, я кидаю ее в преследователей. Пытаясь поймать лапочку Фанни, слуги рушатся друг на друга и роняют одну из девушек, которая, в свою очередь, валится на мать, а собака бегает кругами, заливаясь лаем, словно ей никогда в жизни не было так весело. Я выталкиваю Момо за дверь и волоку по коридору, потом мы скачем по узкой лестнице в вестибюль и выбегаем под дождь, который тут же начинает смывать с Момо краску, превращая его лицо в полосатый ужас.
— Стой, евнух!
Из театра вываливается Хамза.
При виде размытой личины Момо глаза его вспыхивают торжеством.
— Я знал, ты что-то замышляешь!
Я без церемоний забрасываю Момо на плечо и бегу. Мои ноги шлепают по мокрому булыжнику, отчаяние придает мышцам сил. Уклоняясь от карет и бьющих копытами лошадей, я сворачиваю то вправо, то влево, убегая по запутанным улочкам за театром. Я хочу лишь оторваться от погони. Вскоре у меня начинают гореть легкие, но я все равно бегу: вправо, потом опять влево, прямо в узкий переулок, загаженный зловонными отбросами. Когда я понимаю, что впереди тупик, уже слишком поздно.
Вдали слышатся шаги, и вот он уже здесь, отступник, тень на входе в переулок. Я озираюсь по сторонам — выхода нет. Хамза приближается быстрым шагом, в его руке блестит нож.
— Ты меня заставил побегать в последние дни, сукин ты сын! Но я нынче великодушен, так что опусти мальчишку и уходи, если хочешь себе добра.
Он всего в нескольких футах, ухмыляется, как демон.
— Придется тебе меня убить, — мрачно отвечаю я.
Он просто смеется.
— Тебе мозги вместе с яйцами отрезали? Чего ты геройствуешь? Никто ребенка не тронет: просто отвезем его домой, к папочке, получим награду за то, что подняли его из мертвых, раз уж чертов торговец тканью уперся и отказался за него платить — да и кто его обвинит? Слушай, что тебе терять: просто отдай мальчишку и уходи. Сядь на корабль до Америки или еще куда: я слышал, там для таких здоровых черномазых полно работы!
Я снимаю Момо с плеча и держу на руках. Он смотрит на меня снизу круглыми глазами.
— Мы больше не играем, да, Нус-Нус?
— Боюсь, нет, милый.
Я осторожно опускаю его на землю, и как только его ноги касаются булыжника, кричу:
— Беги, Момо, беги! Обратно в театр! Быстрее!
Я подталкиваю его, и он пускается бежать, ловко уворачиваясь от отступника, который грязно ругается и бросается следом. Лезвие его ножа ярко сверкает в темноте. Я прыгаю Хамзе на спину, и оба мы валимся в грязь. Он выкручивается, перекатывается, хватает меня и как-то умудряется приставить к моему горлу нож. Мы яростно боремся на земле, среди дерьма и гнилых овощей. Во время драки мой тюрбан разматывается и опутывает его руку с ножом. Хамза ругается, пытается освободиться. Я накручиваю тюрбан обратно и бью Хамзу головой в лицо, целясь в его сломанный нос. Он завывает, из носа у него льется кровь, пачкая нас обоих, но оружие он все равно не выпускает. Дергая головой назад и в стороны, я как-то освобождаюсь от складок хлопка, закрывающих мне глаза, и наношу замечательно удачный удар по руке отступника. Он вскрикивает, нож выпадает и скачет во тьму. Я тянусь за ним, чувствуя прилив радости, когда мои пальцы смыкаются на рукоятке; но тут Хамза бьет меня кулаком в ухо с такой силой, что все кругом звенит и багровеет. Я падаю набок и выпускаю нож.
В это мгновение сапог Хамзы пинает меня в живот. Меня рвет, я задыхаюсь. Малеео, как больно! Боль невыносима, но, когда сапог снова надвигается на меня, я, чудом изловчившись, ловлю его, дергаю, и отступник валится рядом со мной. Но он крепок, к уличным дракам ему не привыкать; да и удача, похоже, на его стороне, — поскольку он тут же садится, и нож снова у него в руке. Мы поднимаемся на ноги и кружим друг напротив друга, как дерущиеся собаки, рыча, каждый на своем языке, тяжело дыша, покрытые грязью и насквозь мокрые; а дождь так и лупит.
Хамза перекидывает нож из одной руки в другую.
— Горло или брюхо, а, евнух? — шипит он на меня. — Быстро или медленно? Я не могу ре…
Не договорив, он бросается на меня, я уклоняюсь от ножа, поскальзываюсь на каком-то мокром овоще или еще чем похуже, и нож задевает мое плечо. Я с воем отшатываюсь, но Хамза мощным прыжком прижимает меня к стене и приставляет нож к ребрам.
Его глаза таращатся на меня и моргают сквозь кровавую маску.
— Глупый черномазый! Теперь мне придется тебя убить, а тебе всего-то надо было уйти…