Жена султана
Шрифт:
— Глупости, дорогой Натаниэль: эта лаборатория — наше общее предприятие; где бы еще я смог осуществлять свои опыты?
По шаткой деревянной лестнице мы спускаемся в длинный подвал с низким потолком. По обеим стенам идут полки. На полках — стопки книг и бумаг, и множество бутылок и горшков с этикетками, как в аптечной лавке. Наклонившись, я читаю: «плоть гадюки», «гоанские камни», «hiera picra», «паучий шелк» и почти жду, что наткнусь на банку мышиных ресниц или драконьих зубов — это похоже на товар сиди Кабура. У одной стены стоит большая цилиндрическая печь, угли внутри мерцают красным, а возле печи на полу
— Может быть, мне лучше сходить с этим зубом к хирургу, пусть просто вырвут.
— Глупости, друг мой: нет нужды отдавать себя на растерзание варварам со щипцами и рычагами. У Натаниэля есть чудесная амальгама, которая проникает в любую дырочку и трещину и становится твердой как камень.
Решившись произнести вслух то, о чем думаю, я спрашиваю:
— Сэр, вы — алхимик?
— Я предпочитаю называть себя естественным философом, — весело отвечает Натаниэль. — Усердно изучающим скрытые законы вселенной.
— Хотя наименование «алхимик» ни в коем случае не оскорбительно для людей зрячих вроде нас, взыскующих чистой сути Господнего творения, — похлопывает меня по плечу мистер Эшмол. — А теперь сядьте и давайте посмотрим, что там у вас. Подайте мне свечу, Натаниэль.
Они с любопытством заглядывают мне в рот.
— Замечательные зубы, — говорит Эшмол. — Такие непросто вытянуть, корни, должно быть, очень крепки.
— Треснувшие коренные с обеих сторон: проще простого! — восклицает мистер Дрейкотт. — Быстренько покроем моим патентованным составом, и будут как новые.
— Уже почти не болит, — вру я. — Уверен, проживу и так.
Но мистер Дрейкотт уже смешивает составляющие с чудовищной целеустремленной быстротой.
— Немножко олова, цинка, — бормочет он, — малость меди, капля витриола…
Тигель издает яростное шипение, и пламя спиртовки окрашивается в зеленый, потом в синий, а потом воздух наполняет ужасающее зловоние. Яростно перемешивая, мистер Дрейкотт снимает тигель с огня и тянется за тяжелой колбой.
— А теперь дадим немного остыть, прежде чем добавлять ртуть…
Пары меня пугают: я вскакиваю на ноги, колба опрокидывается, и внезапно повсюду оказываются крупинки серебра. При виде того, как явная жидкость скачет и катится светящимися шариками по моей одежде и по полу, я застываю в изумлении.
Мистер Дрейкотт смеется:
— Да, сэр: ртуть — удивительный элемент, не жидкий и не вполне твердый. Это первоматерия, от которой происходят все остальные металлы. Более того, она — непостижимая основа трансмутации, словно сам Гермес, переносящийся между небом и землей, дающий жизнь и смерть. В виде каломели она представляет собой очень мощное лекарство, способное исцелить даже самых развращенных распутников; но стоит выставить ее на солнце, она превращается в смертельный яд.
— Клянусь Древними, я не желаю носить во рту такой смертоносный элемент, — твердо заявляю я.
Мистер Эшмол подносит свечу к
— Я хожу с ними уже пятнадцать лет: я был первым пациентом Натаниэля, и, Богом клянусь, он спас мне жизнь. И дело не только в зубах: он исцелил сломанную кость в руке, которой я пишу, и прогнал трехдневную малярию ожерельем из пауков.
Ожерелье из пауков? Да, мистер Дрейкотт поладил бы с Зиданой.
Видя, что я колеблюсь, мистер Эшмол благосклонно улыбается.
— Как по-вашему, сколько мне лет, сэр? Не бойтесь меня обидеть — я приму ваши слова легко.
— Пятьдесят, может быть, пятьдесят два? — отваживаюсь я.
— Шестьдесят пять! — торжествующе восклицает он и хлопает мистера Дрейкотта по спине. — А все благодаря его тонизирующей микстуре, которую я ежедневно принимаю: видели бы вы меня пятнадцать лет назад! Вы бы меня не узнали: я угасал, но его спагирическая тинктура вернула плоть на мои кости и сделала мышцы послушными. А что до волос — что ж, потяните, сэр. Не бойтесь, дергайте сильнее.
Я робко тяну его за парик и поражаюсь, как крепко держатся роскошные локоны.
— Видите? Не представляю, почему он до сих пор не знаменит.
Мистер Дрейкотт краснеет.
— Будет вам, Элиас, я не чудотворец, я просто улучшил рецепт. Давно известно, что Primum Ens Melissae [22] — сильнейшее тонизирующее, пригодное как для мужчин, так и для женщин.
— Он дал снадобье своей служанке, Агнес, — рассказывает мистер Эшмол. — Женщине за шестьдесят. Волосы у нее давно выпали, она была лысой, как яйцо…
22
Квинтэссенция мелиссы, омолаживающее средство, изобретенное в XVI веке Парацельсом.
— И это ее не радовало!
— И они отросли заново, черные и густые, как в молодости. У нее снова начались менструации, впервые за двадцать лет. В прошлом году она родила замечательного мальчишку — если это не чудо, я не знаю, что считать чудом!
У меня по спине бегут мурашки. Неужели я нашел для Зиданы эликсир? Слишком большая удача, чтобы быть правдой, и все же с каждым мгновением, слушая их беседу, я укрепляюсь в вере. В итоге я позволяю алхимику заняться моими зубами, что оказывается вовсе не так неприятно, как я боялся, и даже умудряюсь безболезненно разделить с джентльменами скромный ужин, состоящий из бобовой похлебки, холодной баранины и хлеба, обдумывая за едой следующий шаг.
Когда я наконец собираюсь уходить, уже темно. На плече у меня матерчатая сумка с обещанным увеличительным прибором и маленьким, заткнутым пробкой флаконом желтой жидкости, яркой, как солнце. Мистер Эшмол настаивает на том, чтобы проводить меня до Уайт-Холла:
— Мне это по дороге, я иду в Ламбет; и, может быть, я заберу мавританские шпоры, которые столь щедро предложил мне утром посол в обмен на увеличительный прибор.
Мы идем через сады Темпла, луна сквозь разрыв в облаках озаряет реку, придавая ей ртутный блеск; я, ликуя от сознания удачи, успеваю подумать, что никогда прежде не видел столь прекрасного пейзажа, — и тут на нас нападают грабители. Их двое, крупные парни с закрытыми лицами.