Жена журавля
Шрифт:
Она не стала просыпаться в этот раз.
Видимо, просто не захотела.
И вот настает последний день.
Она летит за ним на очередную войну. Земля расползается по швам, выплевывая лаву, огонь и пар, которые тянутся за вулкановыми любимцами, а те заполняют узкие улочки города, убивая мужчин, насилуя женщин и выбрасывая на дорогу
Она проходит через всю эту бойню с грабежом и мародерством, поскальзываясь в лужах крови. Она плачет по этому миру — их детищу, которое никогда не было их детищем, плачет по своему любимому чаду, боясь, что потеряла его навсегда. Ей не хочется знать, правда ли это. Для них обоих это правда, и слава богу.
Вот только достаточно ли этого?
Вулкан воюет везде и нигде — все вокруг указывает на его вездесущее отсутствие. Вместо него самого она находит маленького генерала его армии, которому кажется, что он ведет солдат в бой, хотя конечно же «ведет» он их ничуть не успешней, чем звук горна — убегающих в панике быков. Его подбородок перемазан кровью врага, которого он только что пожирал.
Завидев ее, маленький генерал бросает врага и отвешивает ей учтивый поклон.
— Госпожа, — говорит он.
— Ты знаешь, кто я?
— Все знают, кто вы, госпожа.
— Ты сражаешься за моего мужа.
— Да, госпожа. — Он указывает на распотрошенного врага, который теперь хватает собственные кишки и запихивает обратно в живот. — Но и он делал то же самое. Мы все сражаемся за вашего мужа, госпожа.
— И ты не устал? — спрашивает она, летая над ним по кругу.
Он смотрит вверх с удивлением.
— Устал, госпожа, — отвечает он, истощенный и разочарованный.
— Ты не ищешь войны? — спрашивает она, подлетая к нему сзади.
— Нет, госпожа.
— Ты ищешь прощения.
Несколько секунд он молчит, но когда она подлетает к нему с лица, он вытягивается в струнку, очень гордый собой:
— Как прикажете, госпожа.
— Должна ли я прощать тебя? — спрашивает она в нерешительности.
Маленький генерал расстегивает форму и обнажает свою грудь:
— Как госпожа пожелает.
Она приближается к нему. Его глаза ничего не скрывают. Но она все еще не уверена.
— Это не делается из злости, — говорит она. — Это делается только из любви.
— Госпоже поможет, если я заплачу?
— Еще как.
Маленький генерал плачет.
— Спасибо, — говорит она, пронзает его грудь двумя пальцами и останавливает ему сердце.
Он не умирает. И даже не благодарит ее.
— А теперь я выгрызу тебе глаза, — говорит она по-прежнему неуверенно.
— Только прошу, госпожа, поскорее, чтоб я не мучился долго, — просит он, и в его словах слышится правда.
Но слова эти предлагают иной способ мучения, нежели просто смерть.
Она наклоняется,
Там, внутри них, глубоко в прошлом, задолго до юности и рождения генерала, задолго до истории с их-миром-их-детищем, приведшим маленького генерала туда, где он теперь есть, в этот город-скотобойню, на это поле брани, там, глубоко-глубоко — полыхает зеленое пламя.
— Мы с тобой одно и то же, госпожа, — говорит вулкан, выглядывая из генеральских глаз.
— Нет, мы разные, — возражает она.
— Мы разные — и мы одно и то же.
Она открывает рот, чтобы возразить ему, но вдруг обнаруживает, что не может.
— Ты предал меня со своим маленьким генералом, — говорит она вместо этого.
— И ты предала меня с ним же. — Он выбирается из генеральских глаз, разбрызгивая ошметки плоти по цементным стенам. На нее не попадает ни кровинки. — Но, как ты видишь, госпожа, я ничем не могу обидеть тебя.
— А я — тебя.
— Мы должны это прекратить, — говорит он. — Мы не можем быть вместе. Мы не подходим друг к другу. Наш общий финал — только в разрушении. Так должно быть, как и должно было быть всегда.
— Я не могу.
— Можешь, госпожа.
Он встает перед ней на колени, его глаза пылают серой и калием — горячее центра Земли и даже горячей центра Солнца.
И эти глаза плачут. Лавой, которой хватит, чтобы наполнить океан. Город вокруг них ужался до пепла и кипящего камня.
— Я предал тебя, госпожа, — говорит он. — С того дня, когда мы повстречались с тобой, и до секунды, когда я говорю эти слова, я предавал тебя. Так поступают вулканы, госпожа, и я не могу этого изменить — точно так же, как не могу обидеть тебя.
Небо чернеет. Мир под ним содрогается.
— Итак, госпожа, — говорит он. — Этот день пришел. Наш последний день. Уготовленный нам с того мгновения, когда встретились наши глаза.
Он вырывает плоть из левой половины груди, и Землю затапливают оползни и лава. Он показывает ей свое пульсирующее сердце, сочащееся яростью и истекающее огнем, точно кровью.
— Ты должна простить меня, госпожа, — говорит он.
— Я… — И больше не находит слов.
— Ты должна, госпожа, или я найду, как уничтожить тебя. Ты знаешь, что это правда. Мы не предназначены друг для друга.
— Мы предназначены только друг для друга.
— И это правда. Мы одно и то же, и мы разные, и каждая секунда, когда я не могу сжечь тебя, расплавить тебя, уничтожить тебя насовсем всей моей любовью к тебе, — это адская мука от невозможности проникнуть в тебя. А потому я буду и дальше разрушать наше детище — этот мир. — Он наклоняется к ней, и его обнаженное сердце бьется все быстрее. — Если только ты не простишь меня — однажды и навсегда, госпожа.