Жених эконом-класса
Шрифт:
«Да уж, – самокритично подумала Катя. – Я тоже не подарок, не фонтан идей и не королева красоты. Он мог бы найти что-нибудь поинтереснее, какую-нибудь стройняшку, которая скрасила бы его быт даже в условиях военного перемирия с соседями. Но ведь он выбрал меня!»
Кротова, которой она выложила эти умозаключения по дороге на работу, нечленораздельно забулькала в мобильник свое мнение. Судя по тону, она явно возражала.
– …Может, он тебя потому и выбрал, что больше никого рядом не было! – прорвался наконец сквозь препоны сотовой связи ее гневный голос. –
– Ты же сама говорила, что он шикарный мужик! – возмутилась Катя. – Да на него девицы гроздьями должны вешаться!
– Я иногда ошибаюсь, – покаянно поведала Елизавета. – Насчет гроздьев тоже вопрос спорный. Вешаться-то вешаются, а вот стряхивает ли он их? И вообще, вся его красота и мужественность – тьфу, если ты его кормишь! Он, чай, не раненый подпольщик времен революции, которого надо укрывать дома и содержать на всем готовом.
– Так он на работу ходит!
– Я тоже хожу. Только вот я на работе работаю, а что там делает твой Александр с гроздьями девиц, которые должны на него вешаться, это тайна за семью печатями. И вообще, кто работает, тот приносит домой деньги. Любые. Пусть даже маленькие. А твой хмырь участвует в пополнении семейного бюджета только пивом и сигаретами, и то выпивает и выкуривает все сам!
– А ты хочешь, чтобы я пила и курила с ним?
– Я хочу, чтобы ты делала что угодно, но с кем– нибудь другим, – пояснила Лиза. – Он мне разонравился. А вот твой шеф новый – очень даже перспективный.
– Лизка, да я же даже не знаю, женат ли он, есть ли у него дети…
– Кольцо есть?
– Нет.
– Вот. Видишь? Ты даже посмотрела, есть ли у него кольцо. Я же говорю – это подсознание работает. А дети – не помеха. Если он в разводе и с детьми, то это понижает его ценность на ярмарке женихов, следовательно – у тебя больше шансов.
– То есть ты хочешь сказать, что я на рынке невест тоже не особо котируюсь.
– Скажем так, Катька: мы не в первых рядах. Надо смотреть правде в глаза. Брать надо не только лучшее, но еще и то, что ближе и плохо лежит. Я имею в виду мужиков. Их надо отсеивать, а не бросаться на первое попавшееся сокровище. Это у нас от комплексов и нереализованных инстинктов. Надо перевоспитываться.
– Я не готова, – честно сказала Катерина. – Наверное, я боюсь остаться вообще без какого бы то ни было мужика. Давай будем отсеивать по мере поступления. А то одного отсеешь, а следующего кто-нибудь другой отхватит.
– Я слышу в твоем голосе неуверенность в себе, – строго одернула ее Кротова. – Ты что, не помнишь, как на тебя смотрел новый начальник? Или ты боишься бороться за собственное счастье?
– Я что-то уже сомневаюсь, что правильно поняла его взгляды. Вот если бы он в открытую сказал…
– Ага. Так, мол, и так, Катерина Егоровна, давайте создадим ячейку общества, вот вам кошелек, вот вам ключ от квартиры, а вот рука и сердце. Берите все и не перепутайте. Бестолочь ты. Он же тоже боится получить отказ. Тем более от подчиненной.
– Вряд ли.
– Ой, зануда ты. У меня так все деньги на трубе закончатся.
– Я ж звоню, тебе бесплатно, – напомнила Катя. Ей все еще очень хотелось получить какой-нибудь дельный совет или уловить в разглагольствованиях Кротовой рациональное зерно.
– Неважно. Тогда я буду экономить твои деньги. Еще неизвестно, получишь ли ты обещанную зарплату. Может, тебя еще кинут, – обнадежила подругу Кротова. – И вообще, исходи из оптимальных для себя обстоятельств, ты самая обаятельная и привлекательная, а он не знает, как к тебе подступиться.
Вспомнив Ирину Муравьеву с фингалом, героиня которой тоже считала себя обаятельной и привлекательной, Катя погрустнела. Скорее всего, она будет выглядеть так же нелепо, а в результате разглядит свою любовь в Саше, который всегда был рядом. Или, что еще хуже – в Борюсике. Последнее предположение окончательно привело ее в уныние, и Катя отсоединилась, пообещав Елизавете сообщать вести с фронтов.
Лиза ворвалась в школу крайне недовольная всеми: собой, так как прическа с утра не удалась, Катей, поскольку та из-за своей нерешительности могла испортить себе всю жизнь, и Толиком, который накануне так и не позвонил. Нет, конечно, Лиза не ждала его звонка, она спокойно посмотрела хороший фильм. Правда, что за фильм, она категорически не могла вспомнить, поскольку трубка и телефонный аппарат, находившиеся в зоне видимости, самым безобразным образом отвлекали внимание и мешали сосредоточиться на ленте.
Школьная раздевалка встретила ее истошными воплями. От детского визга привычно заложило уши. Мельком глянув на свое отражение в зеркале учительской, огорчившее вздыбившейся челкой и куцым хвостиком, кудри которого из-за дождя распрямились, Елизавета раздраженно пробормотала:
– Стоило всю ночь терпеть бигуди, впивавшиеся в затылок, чтобы получить столь жалкий результат!
Костюм тоже не радовал. Он сидел мешком, скрывая грудь и подчеркивая массивные бедра. На подбородке назревал прыщ, начинался насморк и ощущалась тупая тяжесть в затылке, грозившая к вечеру перейти в головную боль. День не заладился.
Лиза открыла кабинет и вошла в его темное прохладное нутро. Дети веселой стайкой забежали следом, разбив тишину на миллион маленьких осколков, впивавшихся в сознание и приближавших мигрень. За окном занималось серое утро, не имевшее ничего общего с весной, новой жизнью и светлыми чувствами. Утро было похоже не на апрельское, а на ноябрьское в худшем его проявлении. В такие дни не случается ничего хорошего, одни только пакости.
Отогнав дурные мысли и предчувствия, она недовольно прикрикнула на разошедшихся в буйном восторге третьеклассников и начала выкладывать на стол тетради.
После первого урока, когда дети, словно стрелы, выпущенные на волю, вынеслись в коридор, в класс зашла очередная мамаша. Худая, почти тощая блондинка с потрясающим маникюром. Расписные ногти Лиза заметила сразу. Она всегда мечтала сделать такой маникюр, но ей было жаль денег. Она все откладывала и откладывала, понимая, что шедевр продержится недолго, а первый же облупившийся кусочек доставит море огорчений.
«Если только для Толика!» – думала Лиза. Но Толик, как оказалось, на ногти категорически внимания не обращал и вообще относился к подобному расточительству с большим недовольством.