Женихи из Мадоры
Шрифт:
– Вот я и говорю, – Фёдор сходил в дом, вынес на крылечко чистые банки, принялся процеживать молоко. – Ты, это, Паша, Мартина больше не бей, не то обидится, опять уйдет в Кузьминки.
– Во! – осенило вдруг Павла. – Может, и жёнок наших надо было как кота Мартина иногда хворостиной да промеж ног, а? Тогда не сбежали бы, как думаешь?
– Ну-у! Промеж ног им надо что-то другое и почаще, – не совсем согласился Федя с соседом. – А по вдоль спины и по ниже, да хворостиной потолще – твоя правда. А то возомнили из себя, мол, дундук ты был, дундуком и помрёшь, – передразнил вдруг свою жену. – Не пуганные, Паша, жёнки наши, вот поэтому и зыкуют, выпендриваются.
Над Мадорой зависло ясное звёздное небо. Непривычная тишина окутала деревеньку, где со всех домов только вот эти два на её краю всё так же еще светились огнями окон, как когда-то сияла окнами вся деревня, остальные стояли заколоченными.
Ночь. Тишина. И полная неопределённость.
Глава вторая
На следующий день Павел пас коров за околицей, а Фёдор готовил свою «Ниву» к завтрашней поездке. Решили возить «молочку» в район на базар. Не пропадать же добру. Там – город, умный городской человек всегда захочет купить натуральные продукты, побаловать себя да близких. А Павел с Фёдором тут как тут: извольте, дорогие горожане, вот вам свеженькие и молочко, и творожок, и сливки со сметанкой и маслицем! А к зиме и кабанчиков порешат, и сальцо с мяском на базар тоже. Кушайте, мол, дорогие горожане! И картошечка для вас у нас припасена, так что, берите, покупайте, не брезгуйте!
Вот только сосед что-то сдрейфил, боится встать на колхозном рынке. Ему, видите ли, стыдно!
Анисимов вспомнил утренний разговор.
– Федя, давай сделаем так: я буду пасти скотину, кормить, доить, сепарировать молоко, но только не заставляй меня торговать. Я и так сегодняшнюю ночь не спал, всё думал про этот чёртов базар, – и голос и взгляд Павла говорили о его искреннем нешуточном страхе перед колхозным рынком. – Я ж сгорю от стыда, Федя!
– С чего это вдруг?
– Не моё это, не мо-ё-о-о! Лучше убей сразу!
– А как другие торгуют?
– Не знаю, сосед, как другие, а я, поверь, не могу. Другие с парашютом прыгают, а мне на чердак по лестнице страшно лезть, так что – уволь, Федька, что угодно, только не это. Я ещё при совхозе отказался от нового «Кировца» из-за его высоты, остался на старом гусеничном тракторе работать, он поближе к земле, а ты меня хочешь торговать заставить. Не моя это высота, нет, не моя. Знаешь, Федя, свиньям скормлю молоко, вылью в канаву, а торговать не стану.
– Ну, не дурак, а?
– Понимаю, Фёдор Николаевич, знаю, что дурак, а ничего с собой поделать не могу. Так что – уволь!
– А меня, значит, под танк бросаешь, оставляешь одного?
– Ты что, ты что, соседушка! Я подносить товар тебе буду, со стороны смотреть, чтобы никто не обидел тебя. Уж я им! Не боись! За мной, как за каменной стеной! – для убедительности Павел стукнул себя кулаком в грудь. – Клянусь!
Анисимова вдруг насторожили звуки машины со стороны трансформаторной подстанции, что располагалась метрах в ста за его огородом в сторону поля.
Бросив снятые с «Нивы» задние сиденья в угол гаража, поспешил в огород, на ходу вытирая руки об штаны. За ним увязался щенок Булька.
У подстанции стоял незнакомый бортовой ГАЗ-66 с небольшой, в полкузова, будкой, вокруг суетились какие-то мужики.
«Неужто электрики обрезать свет будут? – ёкнуло сердце от нехорошей мысли. – Тогда точно конец деревне и нам с Пашкой. Хотя машина не их, чужая».
– Здорово ночевали, мужики, – поздоровался первым, окинув взглядом четверых незнакомцев. – Что привело к нам, не заблудились ли часом?
– А ты кто? – к нему навстречу шагнул высокий, подстать самому Фёдору, мужчина годов тридцати пяти. Остальные молча, как-то подозрительно переглянулись. – Ты кто такой, спрашивать у нас? Может, прокурор?
Анисимов остановился, но не отвёл взгляд.
– Ну-у, зачем же сразу прокурор? Электриков своих я всех знаю, а вот вы кто такие будете и что делать собираетесь? – и тут мелькнула страшная догадка: «Воровать провода прибыли, голубчики!». – А сам я не прокурор, это точно, а тесть прокурора, если на то пошло, – соврал специально, чтобы добавить собственной значимости, весу. – Дочка моя замужем за прокурором в городе, – врал уже напропалую.
– А нам сказали, что здесь уже никто не живёт, – высокий недоумённо смотрел то на подельников, то на Фёдора. – А ты живёшь здесь?
– А ты как думаешь? Конечно, живу! И не один. Нас здесь много. Можете в гости заходить, – Фёдор шагнул внутрь образовавшегося мужиками круга.
Он понимал, что сейчас в таком неравном положении важно не дать почувствовать слабину – самое главное. В противном случае, он не справиться с четырьмя здоровыми мужиками, а этот его шаг как раз и будет говорить им о его силе, правоте.
– Так вы мне не сказали, зачем вы здесь? Кто вас направил?
– Не верьте ему, – рыжий молодой парень с татуировками на всё запястье ткнул рукой в сторону Фёдора. – Шёл бы ты, дядя, а то у меня руки так и чешутся, так и чешутся пройтись по физиономии тестя прокурора.
– Я, конечно, глубоко сомневаюсь, что тебе удастся дотянуться до моего лица, – Анисимов еле сдерживался, трезво оценивал ситуацию, но и не мог терпеть такой наглости в отношении себя. – Разве что в прыжке и то, если я тебе позволю, нагнусь навстречу. А у меня такого желания нет. Так что, проглоти язык на время и побереги зубы, они тебе ещё пригодится баланду хлебать.
– Ты кого стращаешь, мля? – рыжий прямо подскочил к Фёдору, задёргался, замахал руками, но и тронуть мужчину, видно, опасался. – Да я таких… знаешь что… знаешь как?
– Знаю, знаю, – Фёдор Николаевич легонько отодвинул в сторону рыжего и, обращаясь уже ко всем, продолжил:
– Это ж про тебя говорят, что на тебя ввосьмером напали, и все четверо – в валенках. Ты их как пугнул, так они как побегу-ут! Ты бежишь за ними, гонишься, оглянёшься – они далеко-о отстали!
Но его шутку не оценили.