Женись на мне (сборник)
Шрифт:
Он стоял над ней и не знал, что еще сказать, а она все плакала и плакала, безутешно и горько, и даже не вытирала слез, и не могла остановиться. Он принес ей из кухни воды, снова ощутив там запах уже остывших котлет.
«Ну не верю я, что она может сделать что-то плохое!» – сказал он себе и решительно обнял ее за плечи.
– Мариночка, зайка, ты все должна рассказать! Мы вместе придумаем, как помочь твоему горю!
– Помочь? – Она так удивилась, что оторвала руки от лица. – Моему горю уже ничем не поможешь! Оно заключается в том, что ты бессердечный, закоснелый, неисправимый эгоист, ничего не замечающий
– Я? – Он раскрыл рот и захлопал глазами от изумления.
– Конечно, ты! – закричала Марина. Дыхание ее прерывалось от рыданий. Глаза опухли от слез, на щеках проступили пятна, но вместе с тем он чувствовал, что она была настолько близка ему, что ему не было никакого дела ни до этих пятен, ни до ее распухшего носа; он только хотел, чтобы поскорее растворилось, исчезло это очевидное недоразумение, в котором каким-то образом по недосмотру оказалась замешанной его жена. И все опять потекло бы по-старому!
– Но разве я в чем-то виноват? – спросил он.
– Виноват? Еще бы! Кто полностью заслонил собой мою жизнь? Кто хотел, чтобы я ушла с работы? Кто превратил меня в никчемное, раздражительное существо? Разве не от тебя я всегда слышала только одно? Твои дела, твой бизнес, твои неприятности, твои успехи, твоя машина, твои коллеги, наконец? Только это имело значение для тебя! Ладно бы ты еще добился каких-нибудь внушительных успехов, так нет! Любая козявка могла вытирать о тебя ноги! И ты принимал такое положение и, несмотря на все это, считал себя деловым человеком! А что оставалось мне? Стряпать котлеты? Смотреть сериалы по телевизору? Ходить по магазинам?
– Марина. – Он просто опешил от такого напора. – Но ведь я хотел облегчить тебе жизнь! Миллионы женщин мечтают о том, чтобы не работать, а вести только домашние дела!
– Мне осточертели эти дела! Мне осточертело твое не-внимание! Сколько раз я просила тебя – давай сходим в музей, в театр, в консерваторию, наконец? Что ты мне отвечал?
– Я действительно уставал на работе, и мне никуда не хотелось идти, – вяло признался он. – Гораздо приятнее было просто посидеть или полежать дома.
– Конечно, тебе приятнее! А каково было мне – в тридцать лет похоронить себя в четырех стенах! Только и следить за тем, чтобы вовремя убирать, стирать и готовить?!
– Так ты придумала себе такое развлечение, кататься на самолетах? И ты просто гуляла во всех этих городах?
Он почувствовал себя счастливым оттого, что понял: никакого любовника у нее действительно не было!
– Да! Я каталась! – Она вытерла ладошками мокрые щеки и с вызовом смотрела на него. – В этом была хоть какая-то тайна! Элемент приключения! Суррогат настоящей деятельности! Я наслаждалась этими поездками! Это был мой секрет, моя жизнь. Я копила деньги, я жила от одного путешествия к другому, изображая деловую женщину или женщину, имеющую роман! Стоило бы его завести, чтобы тебя наказать! Так продолжалось более двух лет, а ты ничего не замечал! Ты вообще ничего не видел, кроме себя! А теперь ты каким-то подлым образом раскрыл, раскопал мою тайну! Что мне теперь делать? В чем искать радость жизни? – И она, не удержавшись, снова заплакала горько-горько.
Он растерялся.
– Но разве смысл нашей жизни был не в том, что мы жили друг для друга?
– Друг для друга! – усмехнулась она. – Это пустые слова.
– А ты разве жила не для меня?
Она лишь повела плечами.
– Я для тебя работала по хозяйству. Но чтобы выполнять эту работу, не обязательно быть женой. Можно нанять домработницу. Или в Японии, – она снова всхлипнула, – уже есть роботы, которые сами по себе все делают!
– Мариночка, какой ты еще ребенок! – Он почувствовал опустошение оттого, что все оказалось одновременно и просто, и сложно: ни любовника, ни шпионажа, ни преступления она не совершила, но вместе с тем он отчетливо понимал: ее отношение к нему было разрушено, и он не знал, что же он может поделать.
– А представь, не дай бог, в незнакомом городе с тобой что-нибудь бы случилось: попала бы под машину, украли бы деньги, сломала ногу – всякое бывает… Где бы я стал тебя искать?
– Мне уже все равно, – сказала Марина. – Я должна была куда-нибудь уехать, чтобы не сойти с ума. Я не думала о последствиях! Мне было важно сохранить себя как личность.
– А деньги где ты брала?
– Экономила на хозяйстве. И занималась с учениками, пока ты был на работе. На билеты хватало.
– А твои вещи? Новый пиджак?
– Купила, чтобы никто случайно меня не узнал.
Его снова поразила какая-то очевидная глупость происходящего, граничащая одновременно и с детскостью, и с идиотизмом, и он хотел резко сказать ей все, что думает по этому поводу, но осекся. Она сидела перед ним с таким потерянным лицом, с горестно опущенными руками, что он испугался: кто его знает, что она может вытворить завтра, куда уехать? Оказалось, действительно – он не понимал до конца свою жену. Его задело также и то, что она не удивилась, не спросила, откуда он узнал о ее поездках, и это равнодушие ему подсказало, что при всем видимом благополучии судьба его маленькой семьи действительно висела на волоске.
– Утро вечера мудренее, пойдем-ка спать, – сказал он. Но когда пришел в спальню, Марина уже спала, по детски всхлипывая во сне и вздыхая. Он лег с ней рядом, но, наоборот, все не мог успокоиться, ворочался с боку на бок, обдумывал ситуацию и так и сяк. И еще ему мешал уснуть голод и осознание того, что он, как хороший врач, застал болезнь в той стадии, когда больному еще можно помочь.
– Только надо что-то придумать, – сказал он себе вдруг вслух, встал с постели и пошел в кухню. Его тарелка так и осталась на столе. Только была прикрыта прозрачной крышкой. Он спихнул крышку ногтем и взял двумя пальцами котлету, целиком запихнул ее в рот. В холодильнике, он знал, была бутылка пива. Торопясь и давясь котлетой, он щелкнул крышку и стал пить прямо из горлышка. Холодное пиво приятно щекотало горло.
– Надо что-то придумать, – снова сказал он себе и, так же торопясь, но уже сидя, доел котлеты. Выпил пиво и кинул бутылку в мусорное ведро. В животе расползлась теплая, довольная сытость.
– Надо что-то делать, – пробормотал он, уже почти засыпая на ходу. Он еще хотел поставить пустую тарелку в раковину, но, задумавшись о том, а что, собственно, он может реально сделать, он на ходу задремал, сонный протопал в спальню, подвинул осторожно разметавшуюся во сне Марину и заснул беспокойным, но сытым и полным несбывающихся надежд сном.