Женись на мне (сборник)
Шрифт:
– Кофе мне приготовь! – бросил муж. – Принеси в ванную!
Она молола кофе и слышала, как шумела в ванной вода. Потом там все стихло. «Как бы он не заснул, – подумала Ниночка. – А то еще утонет!»
Вода для кофе вскипела.
– Кофе нести? – крикнула она в направлении ванной. Ответа не было. Она пошла посмотреть. Дверь в ванную комнату была не закрыта.
Муж лежал в ванне и действительно спал. Лицо его, распарившееся в горячей воде, было багровым и злым, перекошенный рот чуть приоткрыт. Живот возвышался над поверхностью воды, как огромная гора, темные волосы на груди и под мышками влажно блестели. Ниночке стало противно. Страшная, непонятная ненависть захватила ее существо. «Как я могла жить с этим чудовищем столько лет?! Почему я терпела?» – спрашивала она себя, с ужасом и страхом глядя на мужа безумно расширившимися глазами. Откуда-то из подсознания выплыла мысль о популярном детективе – лейтенанте Коломбо. Последний раз, когда она сидела у матери, по телевизору шла очередная серия с участием этого гения психологии. Он как раз расследовал убийство в ванной.
Но она не захотела обдумывать ничего. «Он не человек больше, – подумала Ниночка о муже, – он просто жрущее и пьющее животное. Его надо убить, как мерзкого паука. Как это ни было бы противно».
Ниночка сглотнула слюну, подавив рвотный рефлекс, подошла ближе и, зажмурив глаза, чуть потянула на себя ноги спящего. Вода была очень горячая. Ниночка по локоть намочила рукава кофты. Она вцепилась в его ноги и держала крепко.
«Сейчас проснется и убьет меня!» – думала она, но не разжимала рук. Фил медленно сползал ниже в ванну. Вода стала захлестывать его подбородок. Но он не просыпался.
«Сильно пьян. Это хорошо!» – подумала Ниночка и чуть надавила на грудь. Прикосновение к скользкому, мокрому телу было настолько противно, что она еле удерживалась, чтобы не закричать от омерзения. Но она ненавидела это тело. Муж в эту минуту уже не был для нее человеком. Он был уродливой, безобразной тушей, которая давила, душила ее многие годы и которую теперь она должна была подавить сама. Это была борьба не на жизнь, а на смерть.
Лампы в виде тюльпанов горели ослепительно ярко, сверкала позолота, из угла криво ухмылялась мраморная Афродита, но Ниночка ничего этого не замечала. Она давила.
Все тело и голова Фила были уже под водой. Из носа и изо рта выскакивали струйками крупные пузыри. Наконец и они исчезли. Она слегка ослабила руки. Тело не поднялось, а свободно плавало, погруженное в воду в огромной мраморной ванне. Ниночка отошла. С рукавов ее кофточки капало. Она удивилась, что это была вода, а не кровь. Не думая, действуя, как автомат, она переоделась в халат и, больше не смотря на Фила,
Ниночку не забрали. Следователю она сказала, что муж пришел пьяным и стал принимать ванну. Обнаружила она его уже мертвым и вызвала милицию. Тело увезли на вскрытие, Ниночке сказали явиться на следующий день. Близнецы в этот вечер так загуляли по случаю последнего звонка, что домой ночевать не явились. Ниночка все рассказала матери и всю ночь проплакала у нее на груди. Потом, под утро, она будто очнулась, взяла тетрадку и составила подробный список указаний, что кому делать в случае ее ареста.
– Если было так плохо, зачем же ты с ним жила? – недоумевала Маргарита Сергеевна.
Ниночка и сама не знала, как ответить на этот вопрос.
– А куда мне было деваться? – сказала она, чтобы не показаться невежливой. – Кому я нужна? Домохозяйка, без опыта, без стажа работы.
На следующий день Ниночка пошла, как было велено, в бюро судебно-медицинской экспертизы. Ей казалось, что арестовать ее должны прямо там. Поэтому с собой она тащила довольно тяжелую сумку. Она думала, что посмотреть на нее соберутся как минимум все врачи, студенты и санитары. В коридоре была очередь из таких же посетителей, как она. Ниночка опустилась на стул. Очередь двигалась быстро. Лаборантка посмотрела запись в журнале, выписала справку о смерти и отдала Ниночке.
– Дальше все дела с санитаром, – сказала она и направилась к двери.
– Это все? А как же… – непонимающе поднялась ей вслед Ниночка.
– Деньги заплатите в кассу, – бросила на ходу лаборантка, – а с санитаром договоритесь сами, он сам все скажет… – неслось уже откуда-то из-за двери. Не в состоянии ничего осознать, она стояла, находясь в ступоре. Ее опять усадили. Кто-то из посетителей поднес к ее носу ватку с нашатырным спиртом. Когда в голове у нее слегка прояснилось, она посмотрела справку. В графе «Причина смерти» было указано: «Острая сердечная недостаточность. Алкогольная кардиомиопатия». И все.
Она достала телефон и набрала номер следователя.
– Забирайте тело и можете хоронить, – сказал следователь. Он очень торопился.
– А как же я? – спросила его Ниночка.
– Сочувствую, – раздражился следователь. Он никак не мог понять, что хочет от него эта женщина. – Желаю всего наилучшего.
Телефон отключился. Нина взяла с пола сумку и хотела идти. Но поняла, что не в состоянии сделать и шага. Ей хотелось сесть прямо на пол и прислониться головой к холодной стене. Она снова достала телефон и позвонила Сереже.
– Я в морге, – сказала она. – Муж вчера умер. Мне плохо.
– Я могу приехать, но на метро. – Голос его слышался будто издалека. – У меня же машина в ремонте.
– Возьми такси, – сказала она. – Деньги у меня есть.
– Ты с ума сошла! – раздалось в трубке. – Разбазаривать деньги на частников! Через полчаса кончится занятие, и я приеду. На дорогу уйдет минут сорок. Ты жди. Не падай духом!
«За сорок минут я умру», – хотела сказать она, но он уже отключился.
За окнами раздался визг тормозов. Знакомый вишневый джип описал полукруг и остановился как вкопанный. Вначале выпрыгнул Ник, а из другой двери неловко выкарабкалась Маргарита Сергеевна. Ниночка стояла, беспомощно опустив руки.
– Ниночка! Что с тобой? – испугалась мать.
– Сумку берите! – повелительно сказал Ник и успел протянуть руки прежде, чем Ниночка хлопнулась в обморок. Очнулась она в квартире у Маргариты Сергеевны. Над ней хлопотал врач.
– Если надо в больницу, скажите в какую. Договоримся, – рокотал в прихожей голос Ника.
– В больницу не надо, пока только покой и вот эти лекарства. – Врач оделся, ушел.
– Ты лежи, – сказал Ник. – Ребята все сделают. Кладбище, могила, поминки – все будет. За тобой я заеду. Вот бабки.
– Не надо. У меня есть.
– Пригодятся. Сочтемся потом. – Дверь за ним хлопнула.
– Что следователь? – шепотом спросила Маргарита Сергеевна.
– Не знаю. Похоже, они думают, будто Фил умер от сердечной недостаточности…
– Не называй ты его этим собачьим именем!
– Теперь уже все равно…
– Ниночка! – Маргарита Сергеевна обхватила голову дочери руками. – Господи, пронеси!
Дочь ничего не ответила. Она смотрела в потолок невидящими глазами. Прошло несколько минут. Потом из груди ее вырвался тяжелый стон, Ниночка повернулась на бок и смежила веки. Лицо ее приняло измученное и детское выражение. Мать перекрестила ее и укрыла повыше одеялом. Близнецы были отправлены на несколько дней к родителям мужа. Ниночка была в прострации около двух недель.
А потом она призвала к себе близнецов и объявила им свою волю. Для близнецов это было так неожиданно, что они ошалело вытаращили глаза. Ниночка сказала им, что отныне они все будут жить отдельно. Она разменяет их чудесно отделанную квартиру на три, и каждому достанется отдельное жилье. Остаток денег пойдет на учебу. Поскольку особенного усердия к учебе близнецы отродясь не прилагали, то ни МГУ, ни МГИМО им не светит. Денег должно хватить на средний технический вуз.
– А мы туда не хотим… – начали близнецы.
– Тогда пойдете работать к дяде Нику на побегушках. Согласны?
Близнецы поняли – мать не шутит. И она действительно не шутила. Она торопилась изо всех сил.
– Ниночка, может, не надо разменивать такую хорошую квартиру? – попробовала уговорить ее мать.
– Ты ведь знаток детективов, мама, – ответила дочь. – Как ты не понимаешь, преступник не может постоянно жить на месте преступления.
– Никакого преступления не было, – твердо сказала Маргарита Сергеевна. – Он умер от сердечной недостаточности. Все остальное надо забыть. И начать жизнь сначала.
– Вот к этому я и стремлюсь. К тому же близнецы тоже должны понять, что я им больше не домработница.
– Этому надо было учить их тогда, когда они еще поперек лавки лежали.
– Ничего, – ответила Ниночка. – Жизнь учит лучше, чем мать.
Она постаралась. Близнецы получили одинаковые хорошенькие квартирки в новом районе недалеко друг от друга. Себе она взяла однокомнатную без лифта, в пятиэтажке на рабочей окраине. Огромная мебель в эти двери не проходила. Она обставила квартиры близняшек, себе взяла необходимое, кое-что пришлось прикупить. С учетом расходов на образование денег оставалось в обрез. Сергей помогал ей несколько раз. При переезде таскал мебель с грузчиками. Он очень от этого устал, сокрушался, как много на все идет денег, закончилось все, как обычно, цитатами из классиков.
«Нет, не судьба», – решила про себя Ниночка и от последнего его визита изящно уклонилась. Работу она не искала. У нее был собственный план. Она ждала, когда отшумят летние дожди и отсветит летнее солнце. Она хотела удостовериться, что дети стали студентами. Желание ее исполнилось. В институт оба были зачислены. И настала пора.
Накануне Ниночка попила чай с вареньем у матери, посмотрела, как обжились близнецы в новых гнездах. Оба смутились, что мать застала в гнездах не только их самих, но и прочно расположившихся там подруг. Мать ничего на это не сказала, обоим оставила денег, просила расходовать осмотрительно. А наутро опять сложила черную сумку и пошла к следователю.
– Я больше не могу! – сказала она. – Жду-жду, а правосудия нет как нет!
– Что вы пристали-то! – заорал с трудом узнавший ее следователь. – Вам к психиатру надо!
– Психиатр меня будет освидетельствовать, но потом, – сказала Ниночка и опустилась на стул. – Я никуда отсюда не пойду! Дайте мне листок, я напишу, что сама признаюсь в том, что убила своего мужа.
– Что-о-о?! – Следователь вытаращил глаза и встал.
– То, что слышали. Я убила его. Такого-то числа. Такого-то года. В одиннадцать часов вечера.
– Пишите. – Следователь закрыл дверь, дал ей бумагу и ручку.
Ниночка аккуратно выводила буквы, стараясь, чтоб их легко можно было читать.
– Напишет, проводи ее в КПЗ, – сказал следователь дежурному и вышел из комнаты. Он довольно быстро нашел нужную папку. Отогнав от себя даму, которая пришла бороться с хулиганами, курящими ночью в подъезде, следователь углубился в суть дела. На основании акта вскрытия трупа, в заключении которого черным по белому было напечатано, что смерть гр-на Филимонова наступила вследствие острой сердечной недостаточности, развившейся на фоне… уголовное дело заведено не было. В конце шло длинное перечисление медицинских терминов, которых он не понимал, и стояла подпись: «Судебно-медицинский эксперт доцент Л.В. Калинин».
Л.В. Калинин был доцентом кафедры судебно-медицинской экспертизы медицинского института. Он работал на кафедре минимум двадцать пять лет. Следователь тоже работал следователем не первый год и Калинина хорошо знал. Собственно, его знали все следователи, кто хоть раз столкнулся с каким-нибудь хоть сколько-нибудь интересным случаем с точки зрения судебной медицины. Калинин не любил, чтоб его беспокоили зря. Он был очень занятой человек, но сейчас был тот самый случай, который следовало рассмотреть с его помощью.
Следователь позвонил, и Калинин отозвался. Он как раз был в учебной комнате на занятии и немножко скучал, потому что у студентов в это время была самостоятельная работа. Они описывали труп на месте его обнаружения. Местом обнаружения был встроенный шкаф, отделанный под кусок сарая, а сверху на крюке, вделанном в якобы потолок, болтался макет трупа, выполненный в натуральную величину. Студенты корпели, высунув языки.
Входящие звонки на мобильник были бесплатные. Следователь излагал суть дела, а Калинин от нечего делать слушал. Через несколько минут лицо его оживилось.
– Чем, говоришь, она его придушила?
– Она пишет, что его утопила! – заорал следователь, которому было неважно слышно. – В ванне!
– А, помню! – отозвался Калинин. – Акт вскрытия у тебя? – спросил он у следователя.
– У меня.
– Тогда ищи то место, где описывается череп с его пазухами, легкие и сердце. Нашел? Читай вслух.
Следователь читал, Леонид Васильевич повторял это студентам.
– Ну что, орлы, – спросил он, – есть здесь признаки утопления?
– Не-ет! – заорали студенты.
– Слышал? – спросил он следователя.
– Так-то оно так, да что делать, если она признается.
– Скажи этой бабе, – Калинин секунды две помолчал, – что ей очень здорово повезло. Видимо, в тот момент, когда она стала его топить, он уже умер. Во всяком случае, дыхательных движений у него не было, мы с коллегами точно знаем это по объективным признакам. Говорю тебе твердо, он к тому моменту не дышал. Так что умер он все-таки от сердечной недостаточности, развившейся на фоне болезненных изменений в сердце, которые усугубило длительное систематическое употребление алкоголя.
– Откуда ты знаешь, что он систематически употреблял, а не набрался только в тот день? – спросил следователь.
– Почитай описание печени, почек, сердца. Ведь мы иногда по материалам вскрытия знаем о человеке больше, чем те, кто прожил рядом с ним всю жизнь. Верно, коллеги?
– Да-а! – дружно заорали коллеги, довольные развлечением и передышкой. Одна экзальтированная девушка после занятия даже попросилась посещать научный кружок.
Следователь, раздраженный и усталый, вернулся в кутузку.
– Выходи! – грозно сказал он Ниночке.
– Не выйду! – сказала она и вцепилась руками в скамейку. – Требую справедливого правосудия!
– Ах не выйдешь… – тихо, вкрадчиво начал следователь. – А это не ты, часом, пришила тут одного чувака, приторговывавшего наркотиками? Да, может, ты и сама, того, употребляешь? То-то, я думаю, у тебя глюки!
– Вы что такую ерунду говорите? – взволновалась Ниночка. – Вы мне не «тыкайте»! Я сама пришла!
– Очень хорошо! – сказал следователь. – Раз ты непременно хочешь сидеть, мы на тебя вполне можем пару висяков повесить, и будешь отсиживать на полную катушку!
– Не надо на меня ничего вешать! – испугалась Ниночка. – Я только одного мужа утопила. Потому что он был свинья. Грубое, пьяное животное.
– Ты школу заканчивала? – спросил вдруг устало следователь. – Читать умеешь?
– Умею.
– Ты справку читала? Что тебе еще надо?
– Я думаю, они пропустили…
– Все вы так нас за дураков держите, – сел на скамейку рядом с ней следователь. – Иди домой да больше не топи никого. А в судебно-медицинскую экспертизу отнеси коньяк. Поняла? И запомни на всю жизнь – ты свободна. Когда ты вошла в ванную, он был уже мертвым. И твоей вины нет. А за умысел пока никого не судят. Иди.
Ниночка встала.
– Извините. Я больше не буду! Я правда свободна?
Первые дни она порхала, как бабочка. Составила список, наметила кучу дел. В первую очередь решила сходить в книжный магазин и купить новые книги. Привезла целую связку. Расставила по полкам. Несколько раз порывалась открыть, но читать не могла. Или засыпала, или шла в кухню и начинала что-нибудь есть. Или пила чай. И книги-то ведь были такие, что ей давно хотелось прочитать. И даже был среди них томик Эдгара По, которого так варварски спустили мальчишки с балкона, но и это не помогло. В голову ничего не лезло. Она пошла в театр, спектакль показался пустым. В Третьяковскую галерею – все надоело. Ей казалось, что портреты великих ухмыляются ей прямо в лицо. Мысль о том, что нужно куда-то пристроиться на работу, была ужасно противна. Раньше она умела хорошо печатать на машинке. Теперь пальцы совершенно не двигались, не слушались ее. Она как-то даже хотела было выброситься из окна, но квартира располагалась на втором этаже, и Ниночка побоялась, что не сможет насмерть разбиться. Подняться же наверх, на крышу, у нее не хватило сил. Запас денег уже иссякал, а она все не хотела и не могла на что-нибудь решиться. Днем она безвылазно сидела дома, вечером иногда выходила гулять. В угловом доме, недалеко, открылся большой ресторан. К подъезду подъезжали машины, швейцар открывал дверь, из огромной стеклянной пасти вырывалась музыка. Когда она бывала в ресторанах с Филом, ей казалось, что она попусту растрачивает свою жизнь. Фил зыркал взглядом по сторонам, оценивая незнакомых женщин, потом, как правило, напивался. Теперь времени было довольно, но настоящая жизнь так и не приходила. И ей захотелось ресторанной еды. Музыки, танцев, бокала вина.
«Нет в мире совершенства», – вздыхала она. К матери она тоже заходила редко. Маргарита Сергеевна стала раздражать ее своим неиссякаемым оптимизмом. «Зачем, к чему она так бодрится? – спрашивала себя Ниночка. – Кому это все надо?»
Сережа не оставлял ее. Заходил, иногда с цветами. Три вялые гвоздики ставились в вазу, а Сережа водружался на кухне и говорил часами. Упиваясь собственными рассуждениями, он обычно съедал все конфеты и печенье, какие были в доме. Ночевать его Ниночка не оставляла. Он сделал ей предложение.
– Не судьба, – короток был ее ответ. И Сережа с этим быстро смирился, не обиделся и продолжал так же часто заходить, болтать и поглощать сладости. Крошки застревали в козлиной бородке, которую он отпустил.
Однажды вечером раздался телефонный звонок.
– Алло? – Она взяла трубку и подумала, что кто-то ошибся номером. Близнецы не очень-то баловали ее теперь своим вниманием, а у матери как раз шел мексиканский телесериал. Маргарита Сергеевна в это время никогда не звонила.
– Нинок! От кого прячешься? – раздался в трубке хрипловатый, чуть насмешливый голос. Это был Ник.
– Я не прячусь, – ответила Нина, – просто у нас теперь разные интересы.
– Интересы зависят от нас самих, – глубокомысленно произнес Ник. – У меня к тебе дело. Я могу заехать прямо сейчас.
– Если дело – давай, – вяло согласилась Нина. – Бери ручку, пиши адрес…
– Адрес твой у меня есть.
– Откуда? От мамы?
– Без мамы, что ли, я не могу разобраться? Или в милиции у меня никого нет? Через пару минут взял адрес твоей новой хаты, вот звоню, уже подъезжаю. Сейчас припаркуюсь, открывай дверь. Да не хлопочи, у меня все с собой!
Хлопотать она и так бы не стала. В холодильнике лежал пакет с печеньем на всякий случай, для Сергея, да половинка плавленого сырка.
– К черту на кулички забралась! – первое, что сказал Ник вместо приветствия, снимая в коридоре куртку и по старой советской привычке обувь. – На тебя наехали, что ли?
– Проходи, – сказала она. – А ботинки надень. Тапок твоего размера у меня нет.
– Нет, в натуре, что происходит? – удивленно взирал Ник на остатки былой роскоши в крохотной комнате. Букет роз и два пакета с чем-то тяжелым он грохнул на стол в кухне. – Говори, когда наехали! Святое дело, еще все вернем!
– Ты не волнуйся, никто не наехал. Я сделала все сама. Садись! – Она подвинула ему стул.
– Ну, ты, блин, даешь! После той хаты очутиться здесь… – Он в недоумении обвел взглядом стены. Мебель она поделила между близнецами. Из большого гостиного гарнитура оставила себе два книжных шкафа. Кроме них, в комнате стояли тахта и торшер. А в углу – китайская ваза. Парную к ней как-то во время пьяного дебоша расколошматил Фил. Эту Ниночка оставила себе на память.
– А где у тебя телевизор? – спросил Ник, оглядываясь.
– А я оба телевизора отдала близнецам. Мне он не нужен. Орет только, а смотреть нечего. – Тут она покривила душой. Маленький телевизор она как раз собиралась купить. Это она раньше думала, что может прожить без него. А теперь, когда она ничем не могла себя занять, он, может быть, пришелся бы кстати.
Ник держался, как подобает старому другу семьи. Нашел в кухне две рюмки, раскрыл принесенные пакеты, достал хороший французский коньяк, нарезал лимончик, сыр, колбасу, открыл коробку конфет, насыпал орешки.
– Ну, Нинок, дернем!
Они дернули. Сначала по первой, потом по второй…
– Теперь рассказывай!
– Что рассказывать? Нечего. – Но она все-таки рассказала. Как провернула обмен, расселила близняшек, чтобы не конфликтовали, если бы с ней вдруг что-нибудь случилось. О том, как она ходила в милицию, Ниночка умолчала. Сказала, что в принципе хотела бы устроиться на работу куда-нибудь преподавать, но не сейчас, а потом…
– Когда потом?
– Не знаю. Такая апатия, трудно поднять телефонную трубку. Но я хотела тебя разыскать.
– Зачем?
– Насчет джипа Фила. Я бы хотела продать его. Наверное, он еще стоит денег.
– На ловца и зверь бежит. Я нашел покупателя. Затем и приехал. Если ты не будешь на нем ездить, то лучше продать. С каждым месяцем он теряет в цене.
– Давай продадим. Я бы поехала отдыхать.
– Куда?
– Не знаю. – Раньше ей не нравилось на море. Лежишь, ничего не делаешь, только ешь и пьешь. Толстеешь на глазах, несмотря на купание. Что мыс Антиб, что Сочи, что Турция, один черт. Ей хотелось поехать посмотреть лучшие музеи мира. Поговорить в Лондоне на английском. Проехать по Пиккадилли и перейти пешком на Хаф-Мун-стрит. Посмотреть на дом, в котором жил Моэм. В Париже увидеть импрессионистов. Сходить в оперу. Раньше Фил и мальчишки не хотели об этом и слышать. А теперь, продав джип, она могла бы поехать туда, куда ее больше тянет. Но почему-то не было сил. Уж лучше правда куда-нибудь на пляж, погреться на солнце. Да на пляж и выйдет дешевле.
– Я как раз собрался на неделю в отпуск! Могли бы поехать вместе, – спокойно предложил Ник.
– Я еще не износила той пресловутой пары башмаков, – машинально сказала Ниночка, имея в виду королеву Гертруду, мать Гамлета.
– В натуре?! – не понял Ник. – Да я тебе обувной магазин куплю. Че, на башмаках теперь будешь экономить?
«Сережа бы понял, – подумала Ниночка. – Но кроме этого, что он может, Сережа?»
– Слишком мало времени прошло для того, чтобы выходить замуж, – пояснила Ниночка.
– А! Ты вот о чем! – Ник успокоился, откинулся на спинку стула, выпятил брюшко и почистил ногти. – Делов-то куча. Если это тебя беспокоит, так я с отпуском могу подождать. Год пройдет, и поедем!
– Не знаю, – сказала Нина. – Я не пойму, разве мало у вас с Филом было молоденьких девушек, что ты пришел ко мне с таким предложением?
Ник помолчал и поскреб макушку. Она у него уже стала порядком лысеть.
– Ну, ты меня знаешь, – сказал он. – Я особо не пью, и девки мне не нужны. Раньше думал, что не женюсь никогда. Пока был на войне, невеста нашла другого. Ну так и хрен с ней, с бабами не хотел иметь больше дела. А теперь вот захотелось приходить домой вечером, и чтобы дома была жена и пироги с капустой. И футбол по телевизору. И никаких чужих баб. – Он помолчал. – Ты человек верный, Филом проверенный, без заскоков. Если тебе это катит, то свадьбу сыграем в Европе. А потом вернемся сюда, купим квартиру, а на кухню – самую лучшую плиту! И ты испечешь мне пирог с капустой. Так что решай.
– Ну, не знаю, – сказала она. – Дай мне время подумать.
И вот опять свили гнездо вороны в старом дворике, и Маргарита Сергеевна сидела у телевизора и вязала, а на балконе опять зацвели петунии. Ниночка разливала на кухне чай, раскладывала варенье.
– Что мальчики? Как живут? Бабушку не вспоминают?
– Живут прекрасно. Сдали летнюю сессию. Перешли на второй курс.
– Отлично. А ты?
– Я выхожу замуж. За Ника.
Маргарита Сергеевна охнула и уронила вязанье.
– Ниночка! Ты с ним себя погубишь! Опять такой же вариант! Ну подумай, он придет с работы, о чем ты будешь с ним говорить? О Достоевском?
– Он будет молчать. Есть пироги с капустой и смотреть телевизор.
– А что он будет смотреть? Сокровища музеев мира? Опять убийства, драки, крики, визг тормозов! Все то же, что ты не могла выносить с Филом.
– Он будет смотреть футбол.
– Нина, подумай! – Маргарита Сергеевна так разволновалась, что даже встала из-за стола. – Ты опять наступаешь на те же грабли! Тебе надо самой устроиться на работу и самой решать свою судьбу! Иначе как-нибудь случайно ты утопишь и этого! Сколько же можно полагаться на мужиков?
– Успокойся, мамочка, – сказала Нина, как о деле решенном. – Ты права. У каждого человека должен быть собственный путь. Но у меня своей дороги никогда не было. Сначала мной руководила ты, а потом она влилась в дорогу мужа и детей. Правда, совсем недавно я по наивности думала, что, разделив наши пути, я еще смогу встать на свой собственный. Но силы оказались не те. Дорога куда-то исчезла, я оказалась в непроходимых зарослях, в тупике. Зато теперь я знаю наверняка, что дорогу надо выбирать смолоду и следовать ей неукоснительно.
– Ты так думаешь, потому что привыкла, что кто-нибудь дает тебе деньги на жизнь. – Маргарита Сергеевна была сурова. Всегда она была уверена, что не бытие определяет сознание, а наоборот. – Конечно, трудно зарабатывать самой, но надо разобраться в том, чего ты хочешь! Быть в вечной зависимости, но при деньгах, или быть бедной, но свободной. По-другому при нашей жизни у тебя уже не получится.
– Разобраться? Ты права, мамочка, надо было уже давно разобраться. А теперь уже поздно. Разве ты не поняла, что меня вообще больше нет?
– Как это нет? – Маргарита Сергеевна в возмущении сдвинула на лоб очки. – Вот же ты стоишь и держишь какие-то бумажки в руках.
– Это не бумажки, мама. Это билеты.
– Билеты? Куда?
– В свадебное путешествие, мама. В Малайзию. Говорят, пляжи там изумительные.2002 год
Дорога домой
Накануне лил дождь, я весь день правил статью, а жена между делами читала Толстого. Из окна за палисадником была видна деревенская дорога. На ней не было ни души, и только пестрые лилии вдоль нашей ограды гордо держали под дождем свои оранжевые чаши с загнутыми лепестками. День прошел, будто отлетел грустный ангел.
А сегодня с утра небосвод осветился солнцем, зажужжали мухи, запели птицы, мы собрались и по непросохшей дороге пошли пешком на деревенское кладбище. Жена сказала, что нынче день поминовения, я же в религиозных праздниках не разбирался и доверился ей. Там, на кладбище, лежали ее родители, двоюродный брат и еще много родственников.
Мы взяли с собой пироги, два яйца, привезенную из города исландскую сельдь, нарезанную кусочками, кофе в термосе, зелень, сложили все в корзину, накрыли салфеткой, положили полотенце, чтобы постелить на стол, и неспешно отправились помянуть всех наших близких, радуясь хорошему дню.
В душе нашей не было траура, и жена шла рядом со мной в светлом платье, а голову, не столько по обычаю, сколько от мух, покрыла шелковым светло-лиловым платком, который удивительно шел к ее зеленым глазам и нравился мне еще и потому, что я сам выбрал его в подарок к ее дню рождения.
Вместе с нами и все живое после продолжительного нудного дождя выползло погреться на солнышке. По дороге я увидел пяток скользких желто-коричневых маслят – их липкие шляпки были слегка припорошены еловыми иголками – и наклонился было их поднять, но тут чья-то пестрая корова, по какой-то причине не попавшая утром в стадо и поэтому одиноко пасшаяся в ближайших кустах, посмотрела на мои грибы завистливо-укоряющим взглядом и промычала протяжно: «Не меша-а-ай, конку-ре-е-ент, отой-ди-и-и!» Мы засмеялись и пошли дальше, а корова в секунду слизнула грибы шершавым языком.
Дорога на кладбище повернула на взгорок, и теперь мы шли по достаточно широкой, но разбитой тропе. Между колеями проглядывала трава, а вокруг нас источали на солнце одуряющий аромат влажные после дождя белые зонтичные цветы, обычные для пахучих лугов русского Севера. Заросли голубых колокольчиков и лилового иван-чая по обочинам дороги, заливаясь, звенели, задавая тон в общем радостном хоре живой природы.
На кладбище не было никого, кроме нас. Под лиственницами и березами царили тень и покой. Мы помянули всех лежащих на этом погосте, близких и не очень близких нам, с несмелой улыбкой покаялись, вспомнив детские свои прегрешения. Жена, как водится, немного всплакнула, а я подумал, что вечером нужно еще разок позвонить матери. С умиротворением в душе, легко вздыхая, мы вытряхнули остатки еды птицам и стали спускаться обратно. Но наша дорога уже не была пустынна. На выходе с кладбища, снаружи, у ограды, суетились, доставая из большой сумки инструменты и тихо переговариваясь, незнакомые мне мужчины. Доски и лопаты стояли, прислоненные к изгороди.
Среди мужиков выделялся один – крепкий, не старый еще, загорелый, с прозрачными ярко-голубыми глазами. Он стоял несколько отстранясь, но в то же время каждый мог понять, что он сейчас главное действующее лицо.
– Здравствуйте! – поздоровались мы по деревенскому обычаю.
– Здравствуйте! – деловито, не прекращая работы, ответили нам мужики, а этот, высокий, завидев мою жену, снял с головы свою выгоревшую серую кепку.
– Никак, Иван Николаевич! – признала его жена и с тревогой спросила: – Неужели случилось что?
– Кольку везут! – громко ответил он нам, неловко взмахнув рукой, и по его возбуждению, по слишком прозрачным глазам я понял, что он был порядочно пьян.
– Господи! – закрыла рот рукой моя жена, и глаза у нее стали тревожными, как у раненой птицы. – Откуда ж везут? Что случилось, не знаете?
– Как не знать, позвонили! – с какой-то даже значительностью сказал Иван. – Током его убило! Из Санкт-Петербурга везут!
– Третий мальчик из этого класса! – в ужасе сказала жена и беспомощным движением взяла меня за руку.