Женись, я все прощу!
Шрифт:
– Вот именно, – всхлипнула Настена, – кажется. На самом деле они даже не успели окрепнуть. Неужели ты загубишь их на корню?!
– Не загублю, – взяла себя в руки Люська, – не переживай. Ступай к своему Федору и корми его плюшками. Только с одним условием. Завтра вечером вы с ним отчаливаете в кино.
– На последний сеанс с местами для поцелуев?! – обрадовалась Белкина.
– Настя, – укорила ее подруга, – какие поцелуи? Он все еще считается моим мужем. Вот если ты хочешь, чтобы мы с ним развелись…
– Ни за что! По крайней мере, не сейчас, – взмолилась подруга. –
Люся вздохнула и обняла ее за плечи. Они вместе прошли на кухню, где сидевший в красном углу Федор не дожидался, когда за ним начнут ухаживать. Он уже и чайник на огонь поставил сам.
Настена времени даром не теряла, когда Селиванова знакомила своего псевдомужа с мамой. Она расстаралась и, как заправская хозяйка, приготовила настоящий семейный ужин, с первым, вторым и третьим блюдом. А пока Люся знакомилась с брюнетом, Смолкин успел перейти к третьему блюду. Теперь он сидел, растекшийся по табурету, сытый, довольный и заметно подобревший.
– Девчонки! – растрогался он, видя, как Настена, мило улыбаясь объекту своего обожания, продолжает его обхаживать. – Честное слово, если бы знал, давно женился… – при этом он поглядел не на Люсю, а на Белкину. Та скромно отвела глаза в сторону, пропуская замечание.
Люся вздохнула. Смолкин оказался типичнейшим представителем своего рода-племени, путь к которому лежал исключительно через желудок. Впрочем, именно потому им и повезло. Конечно же, не ей, а ее подруге. Смолкина, которому еще не предоставлялся такой сервис, теперь можно было брать голыми руками. Еще денек-другой, подумала Люся, и его можно будет отдавать в эти самые, заботливые и любящие, руки.
– …гражданским браком! – закончил фразу Смолкин, а Селиванова опешила.
Вот истинное мужское коварство! Он согласен жениться и жить гражданским браком без каких бы то ни было обязанностей со своей стороны. Вот настоящее лицо этого бабника и любителя плюшек. Нет, рано она собралась отдавать его. Ох как рано. Придется повозиться с этим неблагодарным типом еще неделю и доказать ему, что печать в паспорте – это то, о чем Федор Смолкин на самом деле мечтал всю сознательную жизнь.
– Понимаешь, Федор, – возобновила Люся процесс перевоспитания, – гражданский брак родителей очень отрицательно влияет на их совместного ребенка…
При слове «ребенок» Смолкин подавился и закашлялся. Настена тут же принялась делать ему массаж глотки. Люся поняла, что муженек еще не готов к этой щекотливой теме, и постаралась перевести разговор в другое русло.
– А кто такой Глеб? – поинтересовалась она как можно беспечнее.
– Сосед, – откашливаясь, пояснял Смолкин, – точно не знаю. Спасатель, что ли. Работает в Центроспасе… Редко бывает дома… Он тут всем соседям помогает… Мне как-то помог дверь выбить, когда я ключи забыл.
Люся немного расстроилась. Получалось, что брюнет, обещая прийти завтра и поменять лампочку, вовсе не повелся на ее неземную красоту, а просто решил сделать доброе дело. А сколько таких добрых дел он переделал, не сосчитать. И Людмилина лампочка затеряется среди них, как иголка в стоге сена. Спасатель! Надо же! Может быть, ей стоит не только поменять лампочку в
– Это я так, – спохватилась она, глядя на их изумленные физиономии, – вспомнила ерунду всякую. Кстати, о ерунде. Федор! У нас в ванной лампочка искрит. А это может привести к непредсказуемым последствиям, худшим из которых станет удар током.
– А тебе пойдут спиралевидные кудряшки, – хмыкнул тот, ища глазами поддержки у Настасьи.
– Очень смешно, – тоном воспитателя, обращающегося к нашкодившему малышу, сказала Люся. – Утром ее выкрутишь. Мало ли что.
– Да, – согласилась с ней Настена, – лучше выкрутить. А я в обед сбегаю, куплю парочку лампочек. Кушай, Федя, кушай.
– Федя, Федя, съел медведя, – глубокомысленно заметила Люська и принялась жевать, обдумывая сложившуюся ситуацию.
А подумать было над чем. В меру наивный Смолкин до сих пор не заметил никакого подвоха, из чего следует, что она замечательная актриса, по которой плачет не один драматический театр. Но одно дело – Смолкин, и совершенно другое – спасатель. Окажется ли он таким наивным? Вряд ли. Надеяться на это было бы слишком глупо. К тому же в его присутствии Люсю тянет безбожно врать, а это уже не актерское мастерство, а сплошное шарлатанство. Раскрыть его ничего не стоит. А раскрываться Селивановой не хотелось. Она впервые в жизни встретила рокового брюнета на своем пути, а под ногами, как назло, мешается Смолкин. Впрочем, есть Настена. Она будет убирать того с ее пути в нужное время. Но следует поставить пьесу таким образом, чтобы брюнет ни в коем случае ни о чем не догадался.
Как там у профессиональных театралов? Декорации?! Вот их и следует использовать! Она поставит такие декорации, которые отобьют всякие сомнения у спасателя в ее искренности. Люся посмотрела на Смолкина, прикидывая, каким еще образом его можно использовать. Федор, поймав ее задумчивый взгляд, ощетинился и приготовился к обороне.
– Трубу в ванной тоже нужно поменять, – загадочно произнесла Люся. – Течет. Федор, ты утром и ее открути!
– Правильно, – поддакнула Настена, – открути, а я сбегаю и куплю новую.
– Не буду я ничего откручивать, – возмутился тот, – если течет, то вызови слесаря.
Смолкин, сам того не ожидая, подсказал Селивановой, как следовало действовать, чтобы заманить спасателя в ловушку. Ее первоначальный план относительно капитального ремонта ванной Смолкина отошел на второй план. Действительно, можно просто вызвать слесаря! И пусть спасатель не думает, что у нее перегорела одна лампочка, которую можно заменить в течение двух минут. У нее и трубы забьются, и унитаз перестанет сливать, и душ оторвется. Ее ванную нужно будет спасать и спасать! А слесаря она позовет для отвода глаз. Он станет ее алиби. Нет, она не только отличная актриса, она еще и замечательный стратег! Ее так и тянет на приключения и бытовой экстрим. Но что же делать, если мужчины сами такие инфантильные?!