Женька. Дачник
Шрифт:
— Это вы, девушки? Заходите.
Рядом с Любой появилась Настя. У той коса перекинута на грудь, на плечах — пёстрая косынка.
— Лучше вы выходите. Мы за вами пришли. — Настя потеребила косынку. — Пойдёмте до тётки Марьи, она умеет из трав лекарство варить — от кашля хорошо помогает.
Пётр Павлович прищурился и махнул рукой:
— Вряд ли помогает. Ну, да всё равно, перед сном прогуляться не грех. — Он снял со спинки стула серый пиджак и выключил электричество.
Дорожка тянулась по берегу речки и была
Когда миновали крайнюю избу, Пётр Павлович спросил:
— Куда же вы меня ведёте?
— На ту сторону, где тётки Марьи дом, — ответила Настя. — Нужно идти до шоссе, там есть мост..
— А вы когда на работу ходите, такой же крюк делаете?
— Ага, весной и осенью. А летом, как вода спадёт, — вброд.
— А почему мост не строите? — спросил Пётр Павлович. — Я видел, на берегу брёвна лежат.
— Они с прошлого лета лежат. Ну, и дождались, что районное начальство хочет половину забрать — там им что-то построить нужно. — Настя махнула рукой. — Так и пропадёт дело.
— А что ж вы, комсомольцы, смотрите? Не нужно отдавать. Кто у вас секретарь?
— Она же и секретарь, — хихикнула Любка.
— А что мы можем поделать! — сердито сказала Настя. — Приедут и заберут. Председатель испугался: «Лучше отдать, говорит, — знаете, как с начальством связываться? Прижмут — не обрадуешься».
— Чужим хочет отдать, а для тётки Марьи трёх столбов жалеет. Она во всём колхозе одна без электричества. Вот сейчас увидите. Просто смех, — без всякого смеха сказала Люба.
Мы поднялись на шоссе и перешли мост. Выглянула луна, и волосы у Насти стали серебряными, а у Любы — медными. Пётр Павлович молчал и хмурился.
Низкая трава шелестела под ногами. Далеко в военном городке зажгли прожектор, и верхушки сосен осветились на том берегу. Пётр Павлович посмотрел в сторону военного городка и вдруг сказал:
— Ладно. Приходите завтра вечером ко мне. Обдумаем положение. А ты, Витя, если поедешь в район, забеги утром, поручение тебе дам.
Впереди тускло засветилось окошко. Это горела керосиновая лампа в доме тётки Марьи.
…Назавтра с половины дня меня отправили в район на лесопильный завод, и я застрял там на целые сутки, потому что ждал, пока закончат парниковые рамы. Домой я ехал быстро; поля так и распластывались по сторонам, мотор гудел ровно.
У шлагбаума военного городка я неожиданно увидел Петра Павловича. С ним рядом стоял высокий молодой майор. Я обрадовался и остановил машину.
— Вот хорошо ты мне попался, Витя! Не придётся идти пешком, — Пётр Павлович подал руку майору;—Так я надеюсь на вас, товарищ инженер-майор.
— Всё будет в порядке. До свиданья, рад был познакомиться. — Однако майор не торопился отпускать руку Петра Павловича. — Неудобно, конечно, — вы в отпуске. Но, с другой стороны, раз уж попали в наши места, хотелось бы устроить встречу с офицерами, послушать об изменениях в конструкции тягачей. Как вы, товарищ Родионов, а?
Пётр Павлович сразу согласился:
— Отчего же. Мне самому интересно выслушать соображения ваших товарищей.
Когда мы поехали, он спросил:
— Не забыл мою просьбу исполнить?
— Зачем же забывать, Пётр Павлович, всё купил — провод, ролики, шурупы, — и даже три рубля сорок ещё осталось. Вон в кузове свёрток.
— Ну, молодец! Давай его сюда.
Пётр Павлович слез у мостика на шоссе и пошёл к дому тётки Марьи.
Я поехал разгружаться на склад и так торопил там рабочих, что кладовщик Степан Семёнович даже рассердился:
— Да что у вас, у комсомолии, свадьба сегодня, что ль?
Дома я наскоро помылся, надел новый пиджак и, схватив со стола кусок хлеба, вышел на улицу.
Окна домика в Миронихином саду были освещены. Я поднялся на крыльцо и услышал голос Петра Павловича:
— Стихи — дело хорошее, только, по-моему, не нужно писать о том, чего не знаешь. Ну вот, ты сочинил про море, а видел ты его когда-нибудь?
— Наш Финский залив видел, — услышал я смущённый ответ и узнал голос Кости Мельникова.
Пётр Павлович кашлянул.
— Ну где же на Финском заливе ты наблюдал, чтобы «звезды, как фары, за тучей сверкали, волны до самого неба взлетали»?
Раздался смех, и громче всех смеялась Люба Шкваркина.
Я вошёл в комнату. Здесь собралась почти вся Настина бригада; на меня никто не оглянулся, потому что Пётр Павлович продолжал говорить:
— Ты лучше напиши о ваших колхозных делах. Вот увидишь, хорошо получится.
Я посмотрел на подставку и увидел вместо чертежа чистый лист плотной бумаги; рядом, на табурете, лежал старый номер нашей стенгазеты «Новый путь», засиженный мухами, всего с двумя статейками, а кругом них наклеены картинки, вырезанные из журналов.
— И название не оправдывается, — усмехнулся Пётр Павлович. — Судите сами: газета вышла один раз за два месяца, а где в ней критика местных дел? Нет, товарищи, этот «Путь» не новый…
Он хотел сказать ещё что-то, но вдруг заскрипели половицы, задрожали стёкла, запрыгали на столе кисти и тюбики с красками: из темноты за окном донёсся такой шум и скрежет, что весь Миронихин домик затрясся, как в лихорадке.
Мы, толкая друг друга, бросились на улицу и побежали вдоль речки.
Было совсем темно, и только в том месте, где торчали оставшиеся от старого моста сваи, мелькали узкие лучи электрических фонариков; когда свет ложился на воду, она казалась чёрной и тяжёлой. На обоих берегах стояли машины, похожие на чудовища, пришедшие к водопою.