Жёнка
Шрифт:
– Я замужем, князь Святослав, я не могу.
– Выходи за меня.
– Ты меня совсем не слышишь!
– Я не могу ни о ком другом думать. Василиса, я не знаю, что сделаю с твоим мужем. Ловлю себя на мысли, послать куда-то на опасное задание, чтобы сделать тебя вдовою.
– Что ты, Князь, такое говоришь? Как ты можешь?
– Ты моё наваждение.
– Я думала ты мне друг!
– мне было обидно, я ощущала себя преданной. По моим щекам текли слёзы. Я понимала, что он говорит правду и готов на всё, чтобы я стала его.
Одинокая мысль согласиться посетила мой разум. Но то было неправильно. Нельзя предавать тех, кто тебе дорог. А Боров был для меня всем. Девица ведь выходит за мужа, она его продолжение, она больше не принадлежит ни своим родным, никому. Она становится частью семьи мужа, навсегда. Даже после его смерти она на правах вдовы живёт в семье родственников по его линии. Очень редко отступали от сих канонов, и лишь одиноких вдов, не имеющих малолетних детей по решению вече могли отдать замуж в другую семью.
– Василиса! Я жду ответа!
– Я не прощу тебе, коли что-то сделаешь Борову.
А в следующий миг он поцеловал. Не так, как муж. Князь был уверен в себе, он покорял, подминал под себя.
– Я хочу сделать тебя женой.
– Мне надо подумать, - прошептала я, вырываясь из-под него, уткнув его одеялом.
С трудом разыскала мужа и, всхлипывая, поведала ему всё.
– Что мне делать? Он убьёт тебя!
– заламывала я руки, понимая, что наваждение Князя не пройдёт, либо он возьмёт меня у мужа, опорочив мою честь, либо сделает вдовою.
– Собирай вещи, мы уезжаем! Коли се не бред от жара, он будет искать, но у нас есть небольшой запас времени, пока он не поправится, - велел муж.
Быстро собравшись, мы той же ночью уехали верхом на княжеской лошади.
Мы ожидали погони, но её не было, а как добрались до соседней губернии, муж лошадь отпустил, велев той возвращаться.
На сей раз мы остановились на постое у вдовы, договорившись, что она всем будет говорить, что я её племянница. Мы предлагали за се денег, но она отказалася. Ведь помогать друг другу нужно просто так, живя по совести.
Меня из воспоминаний вырвало покашливание. Я взглянула в серые очи Бера. Почему первый порыв назвать его именем брата?
– Лисочек, пойдём покушаем и отдохнём. Последний рывок остался. Перекусывать в следующий раз на ходу будем, - Бер тронул мою щёку, вытирая слёзы.
– Опять брата видела во сне?
Обманывать не хотелось, потому просто кивнула.
Муж лишь вздохнул, глубоко, тяжко. Мне не хотелось делать ему больно. Чувствовала себя виноватой, словно предаю нынешнего любимого.
– Давай только договоримся, что ты не будешь его представлять, когда я к тебе прикасаюсь.
Я всхлипнула. Прости, любимый. Ты самый лучший муж на свете!
Он притянул к себе и обнял, насколько позволяло дитятко.
– Как мы дочку назовём?
– Дочку?
– Да, девочка будет.
– А волхв? Он ведь должен нарекать...
– Ну так то когда ещё будет, в двенадцать лет только - второе имянаречение, определяющее судьбу. А она завтра-послезавтра появится на свет, потому и тороплюсь.
– Откуда ты знаешь?
– Просто ведаю. Чую!
Завтра, значит, свидимся! Я доселе и не задумывалась над именем. Бер мой суженый, счастливой судьбой подаренный, может назвать в честь богини Сречи, дочери Макоши? Долею?
– Как тебе Реча? Речка, Реченька?
Подняла на него очи. Но как он слышит мои думки?
– Я согласна, - прошептала, борясь с нахлынувшими щемящими сердце чувствами. Он ведь не видел моего лица.
– Скажи, Берушка, откуда знаешь, о чём думаю?
– Я ж говорил, ощущаю тебя. Твои страхи, чаяния. Пойдём в шатёр, покушаем да спать. Утро вечера мудренее!
Глава 18
На утро четвёртого дня мы приехали в Выселки. Знакомые некогда избы выглядели сейчас несколько обветшало. Притоптанный снег ещё лежал, хотя уже был рыхлым. Сани подъехали к дому и нас встретил отчаянный злобный лай. У нас пёс?
Муж осторожно открыл калитку и зверюга бросилась на него. Я в ужасе закрыла очи, пытаясь унять готовое выскочить от беспокойства сердце. Живот закаменел, словно отзываясь на мои переживания. Больно-то как! Я стала оседать.
– Тихо дитятко, всё хорошо, - меня удержал дед Тур, поглаживая другой рукой по плечу, затянутым в рукав тулупа.
Я открыла глаза, было страшно глядеть. Но в неожиданной тишине, нужно было узнать победителя.
Собака лежала, положив морду на лапы и виновато поглядывала на мужа, присевшего рядом.
Последняя мысль была, прежде чем всё померкло: "Бер очень не прост".
Проснулась от того, живот сильно сводило. Я была в доме, узнавалась моя светёлка. В окошко заглядывали лучики солнышка. А на стене висел деревянный крест. Я наклонила голову, стараясь рассмотреть. Обычный крест, из потемневшего дерева. Коли Голуба подалась в веру крестьянскую*, так пусть и держит близ себя. С приходом Ермака сия вера распространилася по многим градам, да поскольку мы веротерпимы к другим, то и остались храмы, Единому Богу посвящённые. На сим влияние запада не завершилося. Московский царь Фёдор Иоанович, проявляя свою милость и распространяя праведные молитвы, как писалось в одной книге Князя, ставил в Сибири свои грады, такие как Берёзов, Кургур и другие, не обходили си грады и храмы. Переселенцев пускали туда. Селитесь, люди добрые, но и в миру живите с такими же, как вы(переселенцами с западной части Руси). Ну вера у них другая, так не ровен час и вы придёте к Богу.
Приход* во всех храмах упал, как Ермак помер, ведь сибирские люди вновь вернулись к родным Богам. Но остались и те, кто сменил веру. Многие из которых становились проповедниками, получая при церквах образование, а в народе их называли "прах отцов предавшими" или сокращённо "попами".
Боль ненадолго отпустила, и я встала потихоньку, подошла к кресту и сняла с гвоздя, не желая видеть его у себя в светлице. Руку обожгла боль, что я едва не выронила деревяшку. Сколько ненависти исходило от сей вещи. С каких пор я такое ощущаю? Или из-за того, что рожаю, связь меж мирами становится тонкая. Я прислушалась: тишина. Где все?