Женщина Антарктида
Шрифт:
Город накрыла мгла.
Небо упало наземь.
Выходец из села,
Бродский был буржуазен.
В те времена ему
всюду рукоплескали.
Он не читал Муму
и не молился Кали.
Не выпивал вино
марки "Когда восстанем?"
Он парковал рено
под вековым каштаном.
Разум терял от Стеф,
жившей тогда в Нью-Йорке,
Ей –
шубу дарил из норки.
Номер журнала Сноб
ей посылал в конверте.
И говорил ей: "Гроб
есть колыбель для смерти.
Мы избежим ее,
если пребудем вместе.
Просто сними белье,
стоя лицом к Авесте.
Ляг на мою постель,
более не тоскуя.
Ты для меня – коктейль
Зимняя маракуйя.
Я тебя выпью всю,
словно герой Улисса.
Ясно и карасю:
ты – это Мона Лиза.
Я на канале Ю
видел твою усмешку.
Руку возьми мою,
как королева пешку.
Помни мои слова,
быстрые и косые:
где родилась Москва,
там умерла Россия".
* * *
Он дождался, пока я уйду,
а потом застрелил меня в сердце.
Листья падают, прочат беду,
море катится волнами Герца,
остывает и гложет песок.
Я тебя в своих мыслях целую
в поясницу, бедро и сосок.
Я в любви неуклюж, как Валуев,
проигравший последний свой бой
очень маленькому человеку.
Мне не быть в этом мире с тобой.
Не взбираться по склонам Казбека,
покоряя его чистоту
и касаясь ладонями неба.
Где плывет то ли Як, то ли Ту,
там у птиц начинается треба,
там они совершают обряд,
расправляя бетонные крылья.
Мне печали твои говорят,
что не зря твое имя курил я,
выпуская его в небеса,
чтобы в них оно облаком стало.
На прилавке лежит колбаса
из огня, полимера и стали,
предлагая себя на развес.
Ты густа, полноводна, обильна
и меня называешь Рамзес.
По законам военного фильма
я обязан тебя отстоять
и намылить противнику шею,
понимая одно: ты моя,
потому что не будешь моею.
* * *
Доказательство жизни – смерть.
От твоих умирая черт,
я тебе посвящаю пьесу.
Можно выйти по полю к лесу
и поймать на приманку рысь.
Я прошу тебя, отзовись.
Теребя на груди цепочку,
напиши запятую, точку,
восклицательный знак, тире.
Вспомни, как у нас во дворе
неизвестный спалил киоск.
Я тебя загружаю в мозг,
устанавливая, как прогу.
Из тебя вытекают ноги,
не скрывая от глаз исток.
Иисус потому не бог,
что на троне одно лишь место.
Прекращает играть Иньеста
и сворачивает футбол.
Я тебя в стороне нашел:
ты покачивалась на кресле,
обнажив и не пряча чресла,
поэтические слегка.
Так тебя рисовал Дега,
чтобы ты к нему села в лексус.
Я достал из кармана Плексус,
и тогда мне пришло на ум:
это нам заливает трюм,
это мы в океане тонем.
Я не жизнь, а ее антоним,
раз, являя собою твердь,
только смерть побеждает смерть.
* * *
Мексиканцы едят буррито,
как по улице едет гроб.
В книге Мастер и Маргарита
барабан выбивает дробь.
Маршируют везде солдаты,
и повсюду идет война.
Ты из облака, сна и мяты.
Ты из фильма Пинк Флойд: Стена.
Ничего в тебе нет иного,
кроме шума и тишины.
У тебя телефон Lenovo
и покрытые днем штаны.
На твоем горизонте осень
и ее эпилог – зима.
Для тебя исполняет Осин
композицию Кострома.
Он поет об огромных бурях,
не стихающих до зари.
Я сегодня уеду в Цюрих
и куплю себе дайкири.
Буду пить и ругать Россию,
убивая в себе ханжу.
Захмелеют глаза косые,
и тогда я тебе скажу:
ты мила, хороша, окружна,
только мне, как писал Прево,
ничего от тебя не нужно:
я хочу от тебя всего.
Чтобы ты дождалась абрека
и была молода всегда.
Человека от человека
отличает одно: звезда.
* * *
Лондон-Москва: отправляется поезд,
очень похожий на раннюю повесть
Горького, Бунина и Куприна.
Самая крупная в мире страна
тысячу лет не имеет столицы.
Ты не накрасила утром ресницы,
так как внезапно закончилась тушь.
Я для тебя Достоевский и муж.
Ты набираешь мой текст на машинке.
Мчатся по городу майя и инки.
Блещут на шеях последних кресты.
– Цвета заката купи мне цветы, -
губы твои потревожили воздух.
Мы помолчим о планетах и звездах,
как за свободу сражается курд.
– Вон по проспекту шагает манкурт,