Женщина четвертой категории
Шрифт:
– Шерше ля фам! – вдруг выкрикнула бомжиха, и выкрикнула совсем разборчиво.
– Смотри ты, по-французски заговорила! – обрадовалась я, но, я бы сказала, злобной радостью.
– Же абит Моску, се ма вилль наталь! – со слезами на глазах сообщила бомжиха.
– Она живет в Москве, это ее родной город, – перевела Агнесса Софокловна.
– А чего же тогда по-русски не ботает… Ой, не говорит?
Агнесса Софокловна обратилась к бомжихе с длинной фразой, исполненной сочувствия, и та заладила в ответ «уи, мадам, уи, мадам», а потом сделала попытку поцеловать старушке ручку.
– Прелюбопытный случай, детка, – сообщила Агнесса Софокловна. – Эта дама несколько не в своем уме, но, мне кажется, от нее можно добиться толку.
В прихожей стояла банкетка на кривых ногах, с облезлой позолотой.
– Кесь ке се? – спросила Агнесса Софокловна, устремив перст на банкетку.
– Луи каторз! – тут же воскликнула бомжиха.
– Детка, но ведь она права – это действительно «Луи каторз», стиль Людовика Четырнадцатого, – старушка даже несколько растерялась. – Похоже, дама разбирается в антиквариате!
Я подумала, что если бы эта дама была еще и в своем уме, ее можно было бы отмыть и заслать в салон эксклюзивного антиквариата на разведку. Но в водопроводе для этого не хватило бы воды.
А вслух я сказала:
– Агнесса Софокловна, ей тут у вас делать нечего. Глядите, как бы вшей не натрясла.
– А мы выйдем и побеседуем на лавочке! – старушка даже обрадовалась такой возможности. – Потом я приму ванну и, надеюсь, все обойдется.
– Можно даже так. Вы с ней посидите на лавочке, а я у вас тем временем окно помою, – предложила я. – Давно ведь обещала!
И более того – за мытье окна я уже получила аванс, но мы с Лягусиком как-то незаметно его проели.
– Шарман! – одобрила старушка, а бомжиха помахала мне рукой и внятно сказала:
– Бон шанс!
– Удачи желает, – перевела Агнесса Софокловна.
И тут я поняла, что удача будет.
Ведь когда у Яши Квасильевой намечается перелом к лучшему? Когда развязываются все узелки?
Именно тогда, когда гости впадают в безумие!
А у нас как раз этот процесс и наметился.
Оставшись в квартире, я приготовила таз с водой, тряпки, старые газеты, а сама села к телефону.
Я опять позвонила Екатерине Мамай и опять услышала про салон «Мебелюкс».
– Катю Мамай позовите, пожалуйста! – потребовала я.
– А она уже домой ушла. Кто говорит? – поинтересовался молодой голосок.
– Племянница ее говорит. Я из Костромы приехала, звоню-звоню, дозвониться не могу!
Почему мне пришла в голову Кострома – понятия не имею. Но ведь Яше Квасильевой тоже часто приходят в голову вещи, о которых она понятия не имеет.
– А вы ей домой позвоните, – посоветовала незримая женщина.
– Звоню, а там какая-то дура трубку берет, – пожаловалась я. – я телефоны с батиной книжки списала, наверно, ошиблась. Вы ее все-таки, девушка, поищите!
– А чего искать, она домой уехала. Она тут только консультирует четыре раза в неделю, – сообщила незнакомка. – А работает она дома.
Я усмехнулась – политика другого консультанта, давшего мне именно телефон «Мебелюкса», была шита белыми нитками. Они там все, наверно, друг за другом следят – как бы кому втихаря выгодный заказ не перепал…
– Так вы продиктуйте телефончик! – попросила я и через полминуты он у меня был.
Недолго думая, я позвонила.
– Мне Катю Мамай, – попросила я.
– Мамай у телефона, а кто говорит? – поинтересовался басок, который я ни за что не признала бы женским.
– Так мне бы Катю.
– А я и есть Катя.
– Мне ваш телефон Наталья Петровско-Разумовская дала. Я ее домработница. Ей нужно кресло в салон сдать, такое все кожаное…
– Ну и что?
– А она не может…
– А что с ней стряслось?
– Ой, прямо не знаю, как сказать. Стреляли в нее!
– Кто стрелял? – Катя Мамай явно испугалась.
– Да откуда я знаю? Прихожу – а она на полу лежит, и кровища кругом!
– Так она жива?! – завопила Катя Мамай.
– Так я же говорю – застрелили!
– Ага. Застрелили, – согласился внезапно ставший суровым бас. – А потом она вам с того света мой телефон продиктовала?!
– Да нет же! Она еще живая велела вам позвонить, и ее в больницу увезли! – завопила я. – Я же вам по делу звоню! У меня в подвале стоит кресло! Знаете, которое она реставрировала? Такое все кожаное! И она сказала, что вы знаете, что с ним дальше делать!
Если бы Екатерина Мамай так не разволновалась от известия, ей бы показался странным длинный монолог умирающей однокурсницы. А может, и нет. Вот у Лягусика в дамских романах люди на смертных одрах еще и не такие речи толкают.
– То есть как – кресло в подвале? Почему в подвале?!
– Откуда я знаю? Она – хозяйка, я – домработница! Она велела вынести в подвал – я вынесла! Теперь вот вам звоню!
– Где этот подвал? Я сейчас же еду к вам за креслом! – выкрикнула Катя Мамай.
Неужели в нем были-таки запрятаны полмиллиона долларов?!
– Алло! Алло! – завопила я. – Я плохо вас слышу! Я сейчас перезвоню!
И, бросив трубку, я кинулась в подвал.
Но время для вскрытия кресла я выбрала неудачное. Бомжи, пока я была у Агнессы Софокловны, проспались и стали шарить по подвалу с намерением еще что-то стянуть.
Надо сказать, что мебель у нас с Лягусиком совсем никакая. Я вообще сплю на топчанчике, сколоченном из досок. Бомжи сообразили, что за эту рухлядь им ни грамма не нальют. А кресло все же было обито чем-то вроде кожи…