Женщина, которая легла в кровать на год
Шрифт:
— Боже мой! — простонала она. — Ты меня убиваешь!
Брайан остановился, чтобы перевести дух, и сказал:
— Слушай, Титания, можешь кричать что-нибудь другое? «Боже мой» мне ничуть не помогает.
Титания пробормотала:
— Мы словно два водяных буйвола в одной упряжке, которые без конца крутят чертово колесо. Сколько виагры ты принял?
— Две таблетки, — признался Брайан.
— Одной было бы достаточно, — буркнула Титания. — Я бы уже успела закончить с глажкой.
Брайан предпринял сверхчеловеческое усилие, представляя
Но ничего не помогало. Битва продолжалась.
Титания поглядывала на часы. Голова ее уже свешивалась с кровати. Она увидела свои скомканные носки, которые считала похороненными под комодом.
— Боже мой всемогущий! — воскликнула она. — Да сколько можно?!
— Займемся жестким сексом? — прохрипел Брайан.
— Я уже им занимаюсь! — рявкнула Титания. — Если ты сейчас же с меня не слезешь, я…
Она не договорила. Брайан наконец изверг семя, да так яростно и шумно, что Руби, промывавшая под садовым шлангом вонючую щетину швабры, предположила, что зять поселил в сарае дикое животное.
Но ее больше ничто не могло удивить. Когда-то она думала, что отдавать фунт семьдесят за бутылку воды из Исландии — самая большая глупость в мире, если из крана льется вполне хорошая вода. Но она ошибалась.
В какой-то момент, когда она отвлеклась, мир окончательно сошел с ума.
Александр открыл дверь — ее обычно закрывали только на щеколду — и крикнул:
— Привет!
Отозвалась одна Ева.
Он зашагал по лестнице, репетируя про себя, что скажет. Он уже давно не признавался женщине в любви.
— С Новым годом! — приветствовала его Ева. — Выглядишь замерзшим.
— Ага… И тебя с Новым годом. Ездил на Бикон-хилл порисовать. Никогда прежде не писал заснеженный пейзаж. Не знал, что в снеге так много оттенков белого. Чудная мешанина получилась. На обратном пути увидел Руби и подбросил ее домой. Она говорит, Брайан и Титаник очень шумно изображали животных в его сарае.
— Уже слышу, как соседи вострят перья, готовясь писать петицию о жестоком обращении.
Оба рассмеялись.
— Меня интригуют их отношения, — призналась Ева.
— По крайней мере, у них есть отношения.
— Но они, похоже, не нравятся друг другу.
— Мне нравишься ты, Ева, — сказал Александр.
Глядя ему в глаза, Ева ответила:
— И ты мне нравишься, Алекс.
Пространство между ними сделалось хрупким, словно замерзший парок от дыхания, готовый расколоться от любого неверного слова.
Ева приподнялась и посмотрела в окно на снег:
— Свежие сугробы… здорово для снеговиков, катания на санках. Я бы с радостью…
Она замолчала, но Александр быстро подхватил:
— И ты можешь, Ева! Можешь съехать с горки, обнимая меня за талию! У меня есть санки в грузовичке.
— Только не пытайся выманить меня из кровати!
— Вот уже несколько лет, как мне приходится напрягаться, чтобы затащить женщину в кровать, — пошутил Александр.
Ева улыбнулась.
— Думаю, моим первым новогодним зароком станет «не пускать в свою жизнь нового мужчину».
— Мне жаль это слышать. Я ведь пришел признаться, что люблю тебя.
Ева перекатилась к краю кровати и прижалась к стене.
— Я что-то не так понял?
Ева осторожно произнесла, не желая оскорбить чувства Алекса:
— Возможно, я подавала неверные сигналы, как сказала уволенная работница железной дороги.
— Возможно, мы оба подавали неверные сигналы. Могу ли я просто описать, что чувствую?
Ева кивнула.
— Я люблю тебя, — улыбнулся Александр. — Хочу жить с тобой до конца своих дней. И тебе не придется вставать с кровати. Берусь таскать тебя прямо в ней по «Сэйнсбери», а если захочешь, и в «Гластонбери» отвезу.
Ева покачала головой:
— Нет, не желаю это слушать. Я не стану отвечать за чье-то чужое счастье. У меня плохо получается.
— Я сам буду за тобой присматривать и отвечать за твое счастье. Мы вполне можем быть вместе. Я залягу в кровать рядом с тобой. Сделаюсь Йоко для твоего внутреннего Джона, если пожелаешь.
— У тебя есть дети, и у меня есть дети, — сказала она. — И ты наверняка знаешь, что Брианна в тебя влюблена. Не хочу соперничать за мужчину с ней.
— Это просто детское увлечение. Истинная любовь всей ее жизни — Брайан-младший.
— Я устала присматривать за маленькими детьми.
Голос Александра от изумления подскочил на октаву:
— Тебе не нравятся мои дети?
— Они чудесные и забавные, — вздохнула Ева. — Но с меня достаточно воспитания подрастающего поколения. Невыносимо смотреть, как разбиваются их иллюзии, когда ребятишки понимают, в каком мире мы живем.
— Бывает, и разбиваются, но мир-то все равно фантастически прекрасный. Если бы ты видела, как сегодня мерцал снег под солнцем… и деревья, с которых серебряным дождем сыплется иней…
— Прости.
— Могу ли я прилечь рядом?
— На покрывало.
Александр снял промокшие ботинки, поставил их на батарею и растянулся рядом с Евой.
Солнце зашло, но мерцающий снег позволял видеть очертания предметов в комнате. Ева и Александр держались за руки и смотрели в потолок. Говорили о бывших любовниках, о его покойной жене и о ее живом муже. В комнате было тепло, становилось все темнее, и вскоре они уснули бок о бок, как мраморные статуи на надгробиях.
Вернувшись после похода в магазин, где она потратила подарочные купоны на акварельный альбом для Александра, Брианна открыла дверь комнаты Евы и увидела, что мать спит, лежа поверх покрывала.