Женщина с большой буквы "Ж"
Шрифт:
Своим рождением я тоже обязана папиному творчеству.
На Первое мая папа получил халтуру – нужно было оформить сцену для праздничного концерта в ДК имени Ленина. Начальству работа понравилась, и художнику выдали пригласительный билет.
Первым номером выступал ансамбль народной пляски. Под громкое «И-и-эх!» по сцене кружилась настоящая русская красавица. Юбки её разлетались, мужики блистали глазами.
Когда к зрителям вышла упитанная тётя и запела «Светит месяц», папа отправился за кулисы.
Ансамбль пляски – усталый и раскрасневшийся – раскуривал на лестнице
– Которая солистка-то? – спросил он пробегавшего мимо конферансье.
– Да вон!
Папа вздыбил рукой чуб и пошёл в атаку.
– Девушка, а можно вас на минутку?
Впоследствии оказалось, что конферансье ошибся и вместо солистки Абрамовой указал на рядовую Титову. Но папа ни разу об этом не пожалел.
Отозвав девушку в сторонку, он начал рассказывать про соцсоревнование между художниками.
– Нам до зарезу нужна модель, а вы идеально подходите! – божился он. – Я вас прошу только об одном: попозируйте для меня!
Девушка смущённо улыбалась и поглядывала через плечо на подруг.
Договорились встретиться в студии, в воскресенье в шесть вечера.
Всю неделю папа изобретал концепцию плаката, который мог выйти в печать. Титова должна была осознать, что она познакомилась не с пустобрёхом, а с настоящим издающимся художником. Но руководство интересовали только слава КПСС, гибель империализма и техника безопасности. Конечно, можно было нарисовать Титову на плакате «Уходя, гаси свет!»… Но тогда ей пришлось бы позировать в рабочей робе. От таких мыслей папе становилось грустно.
К воскресенью он так ничего и не придумал. Ходил, меряя шагами студию, и поглядывал на часы. «Она не придёт…»
Полседьмого в дверь постучали. Титова стояла на пороге с двумя огромными сумками.
– Извините, в прачечную забежала, – сказала она. – Нужно было простыни забрать.
И тогда папу осенило.
Через пару месяцев из Горьковской типографии вышел плакат – статуя Свободы, замотанная в простыню, читает телеграмму:
«Разоблачение грядёт.
Сдавайся сразу. Твой народ».
– Экая у тебя американка вышла! – восхищался папин друг Воронкин. – Прям как из «Плейбоя»!
Папа усмехался в усы. «Статую» хотели зарубить на комиссии, но председатель сказал, что плакат – жизненный, так как показывает распущенность Америки. А потом повесил его в своём кабинете.
16. Про мои мечты
Вот был бы у меня мужик, я бы его за пивом отправила, а так пришлось тащиться самой. По дороге купила компьютерную игру «Моя фантазийная свадьба». Уж больно аннотация понравилась: «Спланируй самый счастливый день в твоей жизни! Выбери жениха, платье, торт и всё остальное! Воплоти свои мечты в реальность! Твой суженый ждёт тебя!»
А ниже приписка: «Для детей от 6 до 12 лет».
17. Про мои детские травмы
Впервые я столкнулась с миром криминала в восемь лет.
В кармане моего школьного фартука хранилась сокровищница: знаменитая на весь 2-й «Б» коллекция календариков. Я владела очень ценными экземплярами из серии «Города» и «Цирк». Более того, у меня был всамделишный ГДРовский календарик с кораблём.
Как мне завидовали! Мне предлагали обменять его на любые богатства – хоть на настоящую кнопочную ручку, хоть на дюжину фиолетовых биток. Но я была непреклонна и хранила кораблик, как Кощей – свою смерть.
Каждые вторник и пятницу я брела в музыкальную школу на репетицию детского хора. Петь модные песни нам не разрешали, и мы печально тянули программное – «Шла баржа по Волге широкой».
Бог ведает, почему хормейстер Маргарита Александровна мучила нас бурлацкими песнями. У нас весь репертуар состоял из «Дубинушек» и «Похоронили парня под откосом».
Как страстно мы завидовали Школе искусств! Там детский хор бацал «Мы красные кавалеристы» и «Шёл отряд по бережку». У них и форма была лучше: брусничные плиссированные юбки, галстуки-бабочки и будёновки. А у нас – унылые жабо, напоминавшие кухонные занавески.
Единственное, что спасало меня от скуки репетиций, – это календарики. Сядешь на последний ряд, разложишь их на коленках… Девчонки смотрят и завидуют!
Но однажды приключилась беда.
– А ну дай сюда! – сказала Маргарита Александровна, которой очень не понравилось, что все глядели на меня, а не на неё.
Я протянула грозной женщине календарик, который похуже.
– Все, все давай! – велела Маргарита Александровна.
Мои «Города» и «Цирки» перекочевали в упитанную ладонь музыкального работника. «Кораблик» уплыл следом.
Петь я уже не могла: губы дрожали, слёзы текли ручьями и скапливались, невытертые, под подбородком.
После репетиции я подошла к роялю.
– А можно…
– Нельзя! – отрезала Маргарита Александровна. – Отдам только родителям.
Но я не могла привести в музыкалку родителей! Иначе бы они мигом раскрыли мой сговор с учителем по баяну. Он поклялся меня не учить, а я обещала помалкивать насчёт скрипачки Людочки, с которой он запирался в красном уголке.
До конца учебного года я не пропустила ни одной репетиции хора – всё надеялась, что Маргарита Александровна вернёт похищенное. Я несколько раз улучала момент и рылась в её пахнущей холодильником сумке. Всё было тщетно: календарики исчезли. Вероятно, Маргарита Александровна отнесла их домой и присоединила к собственной разросшейся от постоянного грабежа коллекции.
Год спустя Борька Папахин спер у нее золотое кольцо, лежавшее на рояле. Маргарита Александровна жутко кричала. Она вытащила Борьку на середину зала и хотела заставить его на коленях просить прощения.
– Ты вор! По тебе милиция плачет!
– Иди на хер!
Все онемели от изумления. Ляпнуть такое взрослой женщине?! Тем болеепреподавателю?! Маргарита Александровна выпустила Борькину руку, и тот неторопливо вышел из актового зала.
Я была уверена, что Папахина посадят в тюрьму, но его всего лишь отругали на родительском собрании.