Шрифт:
1. Дневник
Я уже пыталась заводить дневник. Во втором классе учительница велела нам следить за природой и отмечать наиболее интересные явления. Первая запись в моем дневнике гласила: «Бабушка боится мышей». Вторая: «Живая мышь – 1 руб. 30 коп. Дохлая – 2 руб.»
В честь поступления в университет мама подарила мне адресную книжку небывалой красоты: атласная бумага, кожаный переплёт. Похабить её телефонами ЖЭКа у меня рука не поднималась, и я начала записывать туда мысли.
На
На букву «Б»: «Баранова – дура».
На букву «В»: «Верность – вот чем я его замучаю!»
Летопись обрывалась на странице с буквой «Ж». Понятно, что на ней было написано.
В течение последующих двадцати лет я писала всё что угодно, кроме дневника: романы, уставы и заявления в ЗАГС. Вчера мой психоаналитик Арни сказал, что без дневника мне больше нельзя.
– Записывай всё, что тебя волнует. Спроси себя: кто ты?
Кто я? Я человек необычной биографии и необычных страданий.
Меня зовут Мардж Тенш. Когда-то была Маргаритой Теньшовой, но со временем часть имени отвалилась.
Живу в Северном Голливуде, самом паршивом городе на свете.
У меня отвратительная работа: я литературный агент.
У меня дурацкое хобби: я пишу книги.
У меня толстая попа.
У меня нет мужа, детей и полезных привычек. Зато у меня есть место на кладбище.
Мы с Мелисской ездили туда на прошлой неделе. Посидели на могилках, поскорбели.
– Лучше всего хорониться в Италии, – сказала Мелисса. – Там что ни склеп, так дворец. А у нас на кладбищах только коз пасти.
Она ворчала, потому что ей досталось место под забором.
– Зато у меня будет самая интересная табличка. Ко мне даже экскурсии станут водить! Знаешь, что я напишу?
– Что?
– «Омолаживающая могила доктора хиромантических наук мадам Мелиссы Тёрнер. Исцеление от бородавок и женского недомогания».
А я решила, что у меня будет только имя и эпитафия по-русски:
Любви искала – так и не нашла,И Нобелевку, жаль, не получила,Зато сия изящная могилаК моей фигуре очень подошла.2. Про смысл жизни
Аквариум во всю стену, на столе – проволочный человечек в лодке. Мой психоаналитик Арни называет его «Пациент, гребущий к счастью».
Когда мы встретились в первый раз, Арни спросил:
– Почему вы здесь?
– Да вот, смысл жизни потеряла. У вас он нигде не завалялся?
Арни похихикал и начал меня хвалить. Так я стала его постоянным клиентом.
У него приятный голос и горячие ладони. Темечко покрывает белая грива, и, когда Арни сидит у окна, вокруг его головы зажигается нимб.
Он умеет расспрашивать так, что ты чувствуешь себя звездой: твоя дурь – это благородное заболевание, твои тараканы в башке бесценны.
Половина голливудского бомонда лечится у Арни от плохого
Мы разгребаем мою биографию, как археологи – древние развалины. Особо тщательно Арни копается в детстве. Оно у меня уникальное, такого ни у одной голливудской звезды нет: папа – коммунист, мама – передовик. Сам Арни рос в пятидесятые, во время «охоты на ведьм», и для него это звучит как «папа – вампир, мама – оборотень». Я с удовольствием щекочу ему нервы – мне нравится удивлять человека, которого ничем не удивишь.
Иногда мы спорим. Арни пытается доказать мне, что смысла жизни нет и быть не может. Ну как не может, если раньше он всегда был?
Поначалу он заключался в маме. Помню, как я ждала её с работы. Заберусь на подоконник, подожму колени к подбородку и смотрю на улицу. Вдруг сейчас в толпе мелькнёт белая шапка?
Потом было много других смыслов. Постепенно мамино место заняла наша дворовая компания. Мы прыгали с крыш гаражей и лазили в подвалы с дурной репутацией. Наша стая казалась нам центром вселенной: её признание было высшей наградой, её порицание – катастрофой.
Казалось, планеты не должны сходить с орбит, но однажды я обнаружила, что вращаюсь уже вокруг другого «солнца». В моей душе поселилась любовь, и там не оставалось места ни для чего другого. Объекты были не так важны для меня – важно было желание петь, летать и умереть одновременно.
Моя любовь сдохла, не выдержав конкуренции с реальностью. Деньги – вот о чём я думала, шлёпая мимо роскошных нью-йоркских витрин. «Люди, скиньтесь по доллару мне на богатство! От вас не убудет». Но людям было жалко.
Деньги появились вместе с работой в престижном журнале. Я засиживалась в редакции до полуночи и вместо снов видела производственные совещания. Но потом на меня снизошло откровение: «Господи, да я трачу жизнь на то, что мне не нужно! Я сто лет не была в театре. Мои платья выходят из моды до того, как я успеваю их надеть».
Бог хлопнул в ладоши, и мир опять перевернулся. Мне показалось, что я должна стать известным писателем. Хозяевами моей жизни стали мифические люди, читатели, которых я знать не знаю, но от которых зависело всё: и моя самооценка, и настроение, и вера в успех. Я писала книги, публиковала их и каждый раз ждала СЛАВЫ. Но ничего не происходило.
Переосмысление произошло из-за Бориса Стругацкого. Я не помню, как это звучало дословно, но он сказал, что вне зависимости от качества книги всегда найдутся люди, которым она понравится, и люди, которые ничего не оценят. При этом подавляющему большинству будет совершенно наплевать на твоё творчество.
Я опять слетела с орбиты…
Слушая мои признания, Арни сплетает пальцы на колене.
– Ты уже начала вести дневник?
– Да.
– Тогда пиши ещё и мемуары. Так мы сможем обнаружить истоки проблемы.