Женщина в гриме
Шрифт:
И он нехотя встал. Он переживал за Андреа и сам этому удивился, ибо как раз в его интересах было бы, чтобы Дориаччи ему его уступила или, по крайней мере, предоставила бы ему шанс его завоевать. «Решительно, у него слишком доброе сердце», – подумал он, направляясь к двери и жеманно помахав рукой на прощание. Из соседней каюты раздалось свирепое рычание, которое заставило Чарли ускорить шаг и поскорей покинуть коридор. Он остановился, лишь поравнявшись с Элледоком и увидев его внушающую спокойствие окладистую бороду.
После ухода Чарли смех в неприбранной спальне прекратился, Дориаччи
– Мне не нравится, когда ты со мной фокусничаешь, особенно при Чарли, – проговорила она.
– А почему «особенно при Чарли»? – переспросил Андреа с невинно-заинтригованным видом, и Дива лишний раз поразилась, как этот чистый юноша великолепно владеет искусством обмана.
– Да потому, что это доставляет Чарли удовольствие, – заявила она с улыбкой, чтобы он не думал, что ей можно заморочить голову.
– Почему?
Столь нарочитое непонимание вдруг рассердило Дориаччи. Бессонница несколько расшатала ее нервы, она это чувствовала, но была не в силах лишить себя бессонных ночей, единственного времени суток, когда у нее появлялась возможность немного – а иногда и как следует – развлечься, причем в эти моменты, независимо от того, кто был ее партнером, она позволяла себе отдаться своим собственным безумствам, своим собственным планам или своим собственным воспоминаниям, пусть даже смехотворным, экстравагантным и шокирующим этих жалких молодых людей, которых она укладывала к себе в постель. Андреа в ее глазах имел хотя бы то преимущество, что смеялся с ней и сам смешил ее рассказами о собственных похождениях и при этом не забывал о своих обязанностях любовника, причем осуществлял их с таким рвением, которое в наше время редко встретишь, что у молодых людей, что у молодящихся старцев, не умеющих к тому же говорить о сексе иначе, как грубо, жадно и неуважительно. И не годилось, чтобы Андреа, столь откровенный в отношении способов заработка, вел себя как лицемер в отношении нравов.
– Да потому, что Чарли в тебя влюблен, даже несмотря на то, что ты его игнорируешь. И потому, что я для него – препятствие на пути к тебе. И стоит нам расстаться, как он захочет тебя утешить.
– Да неужели?.. – проговорил Андреа, краснея. – Так вы думаете, что я позволил бы Чарли себя утешить?
– А почему бы и нет? – заявила она.
И она рассмеялась, ибо сейчас ей почему-то не хотелось заставлять Андреа лгать, как это происходило с его предшественниками, когда она задавала им подобный вопрос.
– Во всяком случае, больше со мной не фокусничай, понял? Ни при ком. Возможно, я заберу тебя с собой в Нью-Йорк, но только если ты не будешь дуться.
Андреа не ответил. Вытянувшись на постели, он закрыл глаза. Можно было подумать, что он спит, если бы не подергивающиеся веки и не горькая складка губы, выдающая человека умного и меланхоличного. Дориаччи вздохнула про себя: пора внести ясность в отношения с этим играющим дурачка выходцем из Невера, без которого она, быть может, вновь погрузилась бы в черную тоску. Пусть даже это воспоминание ее больше не мучило, пусть даже об этом событии она не вспоминала без причины, но самоубийство из-за нее молодого режиссера в Риме десять лет назад не прошло бесследно.
Элледок, стоя на капитанском мостике, внимательно вглядывался в неподвижное море, простершееся перед ним, море,
Командир корабля наклонил голову и повернул суровое и властное лицо в сторону Чарли; смерив его взглядом, капитан с неудовольствием отметил его коричневый бархатный блейзер и прорычал:
– Ну что? Что там еще?
– Приветствую вас, мой капитан, – живо отозвался Чарли, несмотря на весь свой печальный опыт, все еще пытающийся понравиться своему начальнику. – Проснулась собака маэстро Кройце… Я уже слышал, проходя мимо, как она рычала, и это не внушает оптимизма!.. Эмилио, наш старший стюард, уже угрожал сойти на берег в Сиракузах, если эту собаку не посадят на привязь. А у нас для нее больше не осталось снотворного…
Элледок, все еще готовый встретить воображаемую бурю и бросить вызов Средиземному морю, устремил презрительный взгляд на Чарли, чьим уделом были низменные хозяйственные проблемы.
– Отрежьте ей лапы… собачьи сказочки… зафигачьте ее в море… не моя работа… выкручивайтесь сами…
– Уже пытались, – возразил Чарли, показывая на собственную ногу. – Но, если, к примеру, эта зверюга покусает мадам Боте-Лебреш или «сахарного короля», на нас свалятся процесс за процессом!.. Напоминаю вам, мой капитан, что вы единолично отвечаете за этот корабль и за все, что на нем происходит!..
И, чтобы подчеркнуть степень этой ответственности, Чарли прищелкнул каблуками, сумев даже привнести некое изящество в это чисто военное движение.
– Вы… и страх? – насмешливо спросил Элледок. – Ха-ха-ха!
Тут он умолк, и Чарли, обернувшись, содрогнулся: с бешеной скоростью прямо на них надвигалась вышеупомянутая собака. «Она кажется еще больше, чем на самом деле», – успел подумать Чарли, в то время как ноги с дотоле неведомой быстротой уносили его оттуда, пока он не спрятался позади стола, а разъяренное животное взлетело по лестнице, на вершине которой, словно на троне, восседал Элледок.
– Где эта псина, Чарли?.. Где эта, в бога душу, собака?.. – бешено вопил капитан с вопрошающе-повелительной интонацией, и ответ, увы, не замедлил явиться…
Чьи-то зубы впились в его икру, проникли сквозь плотную морскую форму, сквозь шерстяные носки и принялись рвать кожу. Зычный голос сменился резким визгом, криком отчаяния, перепугавшим рулевого.
– Да уберите же ее, в бога душу мать!.. – повис в пустоте приказ Элледока, тщетно пытавшегося свободной ногой пнуть озверевшую собаку и в итоге свалившегося на четвереньки перед своей мучительницей. Элледок попытался снова придать мужественные нотки своему голосу, но крик: «Чарли!.. Чарли!..» – скорее напоминал вопли девственницы, отданной на растерзание хищным зверям.