Женщина в озере (Сборник)
Шрифт:
— Боже! — Похоже было, что Кингсли в самом деле испугался.— Вы хотите сказать, что она утопилась?
— Не исключено. Ее записку можно рассматривать как предсмертное письмо самоубийцы. А можно и иначе. Труп лежал под старой пристанью у волнореза. Когда мы с Биллом стояли на молу, он заметил под водой человеческую руку. Он вытащил тело. Его арестовали. Несчастный совсем упал духом.
— Боже! — снова воскликнул Кингсли.— Представляю себе. А вы не думаете, что он...
Послышался голос телефонистки, требующей сорок пять центов доплаты. Я опустил в прорезь две монеты, и разговор продолжился.
— Что он?..
— Что он убил
— Не исключено,— ответил я.— Джиму Паттону, здешнему констеблю, не нравится, что на записке нет даты. Кажется, Мэриел уже убегала от Билла из-за какой-то женщины. Паттон подозревает, что Билл показывал нам старое послание. Во всяком случае, Билла отвезли в Сан-Бернардино на допрос, а тело вскрывают.
— А каково ваше мнение? — спросил Кингсли.
— Билл сам обнаружил тело. Ничто не заставляло его вести меня на волнорез. Труп бы пролежал там очень долго, если не вечно. Письмо могло затеряться, пока Билл таскал его в бумажнике, время от времени вытаскивая и перечитывая. Дата могла отсутствовать в любом случае. Записки подобного рода обычно вообще не датируются. Люди, которые их сочиняют, вечно забывают поставить число.
— Вероятно, труп уже разложился. Что-нибудь удалось выяснить?
— Мне неизвестно, каким оборудованием они тут располагают. Очевидно, в лучшем случае сумеют установить причину смерти и обнаружить следы насилия на теле. Вероятно, смогут обнаружить рану, если таковая имеется. Самое важное для нас то, что теперь я обязан объяснять причины моего пребывания в этих краях. Ведь мне придется выступать свидетелем.
— Это плохо,— пробормотал Кингсли.— Просто скверно. Что вы намереваетесь делать сейчас?
— По дороге заеду в отель «Прескотт» и попытаюсь кое-что выяснить. Скажите, ваша жена дружила с Мэриел Чейз?
— По-моему, да. Кристаль нужно было с кем-то проводить время. Лично я ее не знал.
— А вы знакомы с женщиной по имени Милдред Хавеланд?
— Как?
Я повторил фамилию.
— Нет,— ответил Кингсли.— А почему я должен быть с ней знаком?
— На каждый вопрос вы отвечаете вопросом,— заметил я.— Успокойтесь, никаких причин для волнения нет, тем более что вы не знали Мэриел Чейз. Я позвоню вам завтра утром.
— Хорошо,— произнес он и, помолчав, прибавил: — Сожалею, что вы попали в такую кашу.
Я чувствовал, что он хочет еще что-то сказать, но Кингсли пожелал мне спокойной ночи и повесил трубку. Раздался звонок, и телефонистка междугородной станции стала упрекать меня за го, что я бросил в автомат лишние пять центов. Я ответил, что с большей охотой вложил бы туда свой старый башмак. Это, по-моему, ей не понравилось.
Выйдя из кабины, я глубоко вздохнул. Прирученная лань стояла у калитки. Я попытался ее оттолкнуть, но она никак не уступала мне дорогу. Я перелез через забор, сел в машину и отправился в деревню. В штабе Паттона горел свет, но барак был пуст, а записка «вернусь через 20 минут» по-прежнему торчала за стеклом. Я несколько раз прошелся от пристани до безлюдного пляжа. По бархатной воде носились моторные лодки. В далеких домиках на другой стороне озера начали загораться золотые огоньки. Одинокая низкая звезда, сверкала над цепью гор на северо-востоке. Какая-то птица сидела на вершине сосны, ожидая, пока совсем стемнеет, чтобы своей песенкой пожелать всем доброй ночи. Вскоре наступила полная тишина. Птица спела и скрылась в беспредельной глубине небес. Я швырнул окурок в тихую воду, вернулся к машине и покатил к озеру Оленят.
Глава 11
Ворота частной дороги были закрыты. Я поставил машину между двух сосен, перелез через забор и зашагал пешком. Вскоре впереди блеснуло озеро. В домике Билла Чейза было темно. Три строения на другом берегу выделялись черными тенями на фоне белых гранитных скал. Я прислушался, но повсюду царила тишина. Дверь дома Билла была заперта. Я обошел его, но на второй двери висел громадный замок. Тогда я проверил прочность сеток на окнах — все они оказались достаточно крепкими. На одном окне сетки не было. Я остановился и опять начал вслушиваться. Ветер стих, сосны стояли неподвижно и тихо, как тени. Я просунул лезвие ножа между рамами, задвижка не поддавалась. Я подумал, поднял массивный камень и ударил им по окну. Запор отскочил со страшным лязгом, и ставни распахнулись. Подтянувшись на руках, я влез в темноту. Неожиданно меня ослепил луч карманного фонарика. Спокойный знакомый голос произнес:
— Не трогайся с места, сынок, отдохни, ты, наверное, устал.
Свет фонаря прижал меня к стене, как раздавленную муху. Потом щелкнул выключатель, и загорелась настольная лампа. Фонарь погас. Джим Паттон сидел в старом кресле возле стола. Он был одет так же, как днем, только сверху рубашки нацепил кожаную куртку, которая, похоже, была новой еще задолго до первой мировой войны. Глаза его ничего не выражали, только губы шевелились:
— Чем ты занимаешься, сынок, кроме того, что вламываешься в чужие дома?
Я придвинул стул, оперся на него и, осмотрев комнату, ответил:
— Мне пришла в голову одна мысль. Сначала она показалась мне остроумной, но теперь, по-моему, о ней можно забыть.
Комнату украшала скромная мебель, пол был покрыт старым ковром. Через открытую дверь просматривалась кухонная печь. Паттон кивнул головой, глаза его внимательно изучали меня.
— Я услышал шум подъезжающей машины и предположил, что кто-нибудь захочет сюда пробраться. Ты умеешь тихо ходить, сынок. Твоих шагов я не различил. Мне очень любопытно побеседовать с тобой.
Я ничего не ответил.
— Надеюсь, ты не сердишься, что я называю тебя «сынок»,— сказал он.— Мне бы не следовало фамильярничать, но никак не могу избавиться от этой привычки. Каждый, у кого нет седой бороды и подагры, для меня «сынок».
Я заявил, что он может называть меня как хочет.
Он улыбнулся.
— В телефонную книгу Лос-Анджелеса вписано множество детективов,— продолжал он,— но только один из них носит фамилию Марлоу.
— А для чего вы в нее заглядывали?
— Считай это простым провинциальным любопытством. Я обратил внимание на то, как Билл Чейз называл тебя шпиком. А ты не потрудился рассказать мне о своей профессии.
— Я собирался сделать это позднее. Очень жаль, если обидел вас.
— Ничуть. Я не так легко обижаюсь. У тебя есть какие-нибудь документы?
Я вынул бумажник и продемонстрировал свое удостоверение.
— Отлично. У тебя призвание к этой работе,— удовлетворенно кивнул он.— На твоем лице ничего нельзя прочитать. Полагаю, ты хотел обыскать помещение?
— Да.
—- Сперва я все раздумывал об этом деле, потом забежал к себе на работу и вернулся сюда. Но я не уверен, могу ли разрешить тебе обшарить дом.— Он почесал за ухом.— Один дьявол знает, могу ли я тебе позволить это. Ты говорил, что тебя кто-то нанял?