Женщины Флетчера
Шрифт:
Мучительное воспоминание больно сжимало горло, пока Гриффин спешивался и привязывал лошадь к коновязи у кухни. Запах смолы, свист, смертоносное падение гигантского дерева, изуродованное тело отца, которое несли обратно в поселок,– все, как это всегда бывало здесь, пронеслось у него перед глазами.
В дверях барака показался Джек Свенсон, повар, одной рукой держащий ободранный котелок, а другой решительными движениями помешивающий свое варево.
– Какая нелегкая занесла вас сюда, док? Сегодня не было никаких несчастных случаев.
Гриффин неосторожно бросил взгляд на содержимое котелка Свенсона и тут же пожалел о своем любопытстве.
– Я знаю, что у вас работает человек по фамилии Маккиннон, лесоруб.
Свенсон презрительно свистнул и сплюнул на землю жевательный табак.
– Маккиннон больше не лесоруб, док. С сегодняшнего утра он здесь командует.
Гриффину это не понравилось. Зачем Джонасу нанимать лесоруба, а на следующий день повышать его в должности?
– Где он?
– Не представляю, зачем он вам, – процедил Свенсон, глядя на Гриффина с открытой неприязнью. – Он не болен.
Гриффин вздохнул, снял шляпу и провел по лбу рукавом промокшей от пота рубашки. Похоже, этот старик так и не простил его за то, что он предпочел медицину лесопильному предприятию отца. Возможно, в каком-то смысле он и сам не мог себе этого простить.
– Где Маккиннон? – повторил вопрос доктор. Свенсон выдвинул вперед упрямый небритый подбородок:
– Не видал его. Гриффин выругался про себя.
Морщинистое лицо Свенсона перекосила издевательская улыбка:
– Может, в тебе и есть что от Флетчеров, парень. Тут некоторые сомневаются, тот ли ты, за кого твоя мать тебя выдавала.
Гриффин прикрыл глаза и стал считать про себя. Когда рассудок вернулся к нему, он заговорил осторожным, размеренным тоном:
– Если ты не хочешь захлебнуться в этой жиже, которую приготовил, Свенсон, лучше заткнись.
Старик сунул котелок и деревянную ложку в руки какого-то остолбеневшего лесоруба и с угрожающим видом заковылял по крыльцу.
– Ты воображаешь, малец Флетч, будто сможешь справиться со стариком Свеном?
Гриффин сверкнул глазами:
– Конечно, смогу, и ты прекрасно это знаешь, старый ублюдок.
Свенсон осторожно спустился по скрипучим ступенькам и вышел на солнцепек:
– Так закатай рукава и попробуй.
– О черт,– простонал Гриффин.
– Боишься меня, малец?
Вокруг собралась небольшая кучка лесорубов, привлеченных ссорой, послышались смешки.
Гриффин отстегнул сначала одну запонку, потом другую. Следуя правилам игры, он закатал рукава. «Видишь ли ты меня, папа? – подумал он. – Прошло столько лет, а стоит мне появиться на этой горе, как кто-нибудь из стариков опять требует доказать, что я твой сын».
– О'кей, Свенсон, – громко сказал он. – Кто будет драться за тебя на этот раз?
Как по команде, вперед выступил один из новичков-лесорубов. Остальные уже видели подобную сцену, но наблюдали за ней с абсолютно непроницаемыми лицами.
Верзила был на голову выше Гриффина, с мощной грудной клеткой и выражением оскорбленного достоинства в глазах.
Гриффин чуть не расхохотался:
– Так это ты будешь драться вместо старика? Солнечный луч упал на огненно-рыжую шевелюру дровосека. Он возмущенно-недоверчиво обвел взглядом остальных рабочих.
– Да, уж я-то не собираюсь стоять сложа руки и смотреть, как кто-то вдвое моложе вышибает из него кишки! – решительно заявил он.
Гриффин поманил его пальцем:
– Ну давай, молокосос. Свен ведь без драки не успокоится.
Парень был явно не в своей тарелке и не на шутку уязвлен.
– Кто это молокосос?
– Ты,– усмехнулся Гриффин.
К восторгу зрителей, молокосос отреагировал немедленно. От первого удара, мощного, как удар копытом быка, пришедшегося Гриффину в диафрагму, у него перехватило дыхание. Над ним временно одержали верх, но это было частью ритуала. Второй удар оказался легко предсказуемым, и Гриффин увернулся от него. Он решил немного затянуть спектакль: жизнь в поселке была однообразной, и людям требовались развлечения.
Отступление было ошибкой. Правый кулак верзилы с сокрушительной силой врезался в челюсть Гриффина, и боль пронзила его голову, шею и лопатки. Рассудок его помутился, и начался танец смерти.
Внезапно Гриффин вновь ощутил себя мальчишкой. Он находился не в поселке лесорубов, а на палубе одного из кораблей компании, акциями которой владел его отец, плывущего из Сан-Франциско в Сиэтл. Там, на скользкой, шаткой палубе, Ла Ферье обучал его своим смертельным приемам, пока дух и тело подростка не сливались воедино.
И ноги Гриффина, обутые в тяжелые ботинки, превратились в куда более страшное оружие, чем его кулаки. Когда Гриффин опомнился, тот, кто стал жертвой свенсоновской страсти к забавам, неподвижно лежал на земле – одна сторона его головы была покрыта кровью. Только вздымавшаяся могучая грудь говорила о том, что он еще жив.
Гриффин покачнулся, и ему в лицо обрушился ушат ледяной воды, окончательно приведшей его в сознание. У плеснувшего в него водой были молодые глаза, но его борода и волосы были седыми.
– Сукин сын, – проговорил он вполголоса. – Где ты научился драться, как французишка?
Гриффин не мог ответить. Вместо этого, увидев наконец, что он сотворил с ни в чем не повинным защитником Свенсона, доктор побрел, шатаясь, за сарай с инструментами. Там его долго и мучительно рвало.
Все это время седобородый мужчина наблюдал за ним. Когда все было кончено, он протянул Гриффину ведро воды. Гриффин прополоскал рот, сплюнул и вылил остальную ключевую воду на пульсирующую от боли голову. Потом хрипло поблагодарил: