Женщины Флетчера
Шрифт:
Гриффин опустился обратно на стул.
– Если ты хочешь подраться, Филд, это можно устроить.
– В данный момент ты не справишься и с немощной старухой. Пей свой кофе, и мы подыщем место, где ты сможешь поспать.
Боль, усталость – все с новой силой обрушилось на Гриффина, вызвав состояние, чрезвычайно напоминающее опьянение.
– Помнишь, когда мы в последний раз дрались, Филд? Мы были мальчишками и катались в большой грязной луже перед церковью твоего отца. Оба наших родителя просто стояли рядом, ожидая, пока это кончится. Потом
Филд закатил глаза, но уголок его губ дрогнул в усмешке.
– Я бы побил тебя, если бы ты не плеснул мне в лицо грязной водой.
– Ерунда! – парировал Гриффин. – Я с самого начала взял верх.
– Кстати, а из-за чего мы дрались? Гриффин пожал плечами:
– Кто знает?
Филд не смог удержаться от смеха.
– Пей кофе,– велел он. Гриффин молча подчинился.
Следующим утром он проснулся поздно; солнце светило прямо в лицо, и это заставило Гриффина открыть глаза. В первый момент он растерялся, но, взглянув на свою разорванную, почерневшую от дыма одежду, вспомнил все – пожар, словесную пикировку с Филдом, Рэйчел.
Он сел на кушетке Джона и заслонил рукой глаза от яркого света и мучительной обыденности самой обстановки кабинета. Голова у него болела, в горле саднило, волнами накатывала тошнота.
Словно по какому-то дьявольскому волшебству, перед ним появилась Афина, свежая и оживленная в пестром льняном платье.
– Доброе утро, Гриффин, – пропела она. Гриффин вскочил на ноги.
– Иди к черту,– рявкнул он, и его едва не вывернуло наизнанку.
Афина явно не намеревалась куда-либо идти.
– Рэйчел уже лучше,– сообщила она.– Она разговаривает с этой особой, с Фон, и все помнит. Абсолютно все. Догадайся, кого она хочет видеть, Гриффин?
Гриффин ничего не ответил, и Афина продолжала, наслаждаясь своим торжеством:
– Джонаса. Единственный человек, которого она хочет видеть, помимо этой индианки и моей мамы, – это Джонас. Она определенно не хочет видеть тебя, Гриффин Флетчер.
Гриффин побрел, пошатываясь, к ночному столику, где какая-то заботливая душа оставила полотенце и таз с теплой водой. Он умылся, вытер лицо и руки и только после этого ответил:
– Я полагаю, мне следует за это благодарить тебя? Афина улыбнулась, как шаловливый ребенок:
– Да, точно.
Гриффин повесил на шею грязное полотенце.
– Почему?
Она подняла голову, и ее синие глаза сверкнули.
– Потому что я люблю тебя.
Ирония этой ситуации вызвала у Гриффина еще большую тошноту.
– Потому что ты любишь меня,– повторил он хриплым, бешеным шепотом. – Ты больна, Афина. А что касается твоей любви, так это честь, без которой я вполне могу обойтись.
– Я имею право бороться за то, чего – или кого – я хочу!
Гриффин медленно, отрицательно покачал головой:
– Я бы не пожелал твоей любви даже Джонасу, Афина. Твоя так называемая любовь способна только убивать и разрушать.
Афина вздрогнула:
– О, Гриффин, не говори так...
– Я еще не закончил,– прорычал он, между тем, как в комнату вошел Джон О'Рили.– Если ты настроила Рэйчел против меня, Афина, я убью тебя собственными руками!
– Господи Боже! – воскликнул старик, когда его дочь круто повернулась и, почти в истерике, бросилась прочь из комнаты.– Гриффин, ты что, с ума сошел?
В безумной ярости Гриффин промчался мимо Джона:
– Я сделаю то, что сказал!
– Гриффин! – прогремел Джон с порога кабинета.
Но Гриффин не остановился, не оглянулся. На середине лестницы перед ним возник непроницаемый Филд Холлистер:
– Ты не должен туда ходить, Гриффин.
– Проклятье, Филд... Филд скрестил руки на груди:
– Я не шучу, Грифф. Рэйчел не желает видеть тебя.
– Но ей придется! – заорал Гриффин, охваченный паникой и возмущением.– Прочь с моей дороги!
– Нет, Гриффин. – Филд перевел взгляд горящих решимостью глаз на что-то или кого-то за спиной друга.– Мне очень жаль.
С воплем, будто бешеный бык, Гриффин рванулся и нанес Филду удар в солнечное сплетение – и в то же мгновенье был остановлен множеством рук, обхвативших его сзади.
– Осторожнее с его ногами,– спокойно предупредил Филд.
Гриффин боролся, но, хотя бешенство и ярость затуманили его разум, не захотел, не стал пускать в ход ноги. Не против Филда.
– Будь ты проклят! – рявкнул он. Невидимые люди схватили его и потащили вниз по лестнице. Прежде чем он успел разглядеть их, кто-то прижал к его лицу кусок ткани. Гриффин безошибочно узнал запах – хлороформ. Он стал яростно отбиваться, но было поздно. На лице склонившегося над ним Филда блеснули слезы – Гриффин мог бы в этом поклясться.
– Прости, Гриффин.
Пересохший язык с трудом ворочался во рту Гриффина. Он сопротивлялся наступающему на него мраку, но тот одолел его, погружая в кошмарный мир пустоты.
Рэйчел не могла понять, почему с ней так носятся. Теперь, когда отдохнула, она чувствовала себя совершенно нормально – по крайней мере, физически. Эмоционально же она страдала так, что готова была корчиться от боли.
Фон присела на краешек постели и положила на лоб Рэйчел прохладный компресс. Откуда-то издалека доносились крики и шум яростной борьбы. Рэйчел заметила, что Фон закрыла глаза и не открывала их, пока все не стихло.
– Что происходит? Фон нахмурилась:
– Ничего, Рэйчел. В доме полно людей, только и всего. Должно быть, в эту ночь О'Рили приютили у себя пол-Сиэтла.
Рэйчел выпрямилась, сев на постели:
– Гриффин – там Гриффин.
Сильные смуглые руки жены Филда Холлистера опустили Рэйчел обратно на подушки.
– Может, это и Гриффин, Рэйчел. Но они не причинят ему вреда.
Рэйчел отвернулась, ее глаза наполнились слезами. Почему ее должно беспокоить, причинят ли ему вред или нет, после того, как он обошелся с нею? Но она беспокоилась – и еще как – и это мучило ее.