Женщины могут все
Шрифт:
— Конечно, помню. Это был тот самый вечер, когда…
— Тс-с… — Он приложил палец к ее губам. — Когда разговор закончился, я долго сидел там, думая о тебе. И кое-что понял. — Он вынул из кармана коробочку.
Пилар отпрянула. Ее грудь сдавил свинцовый страх.
— Ох, Дэвид… Подожди.
— Не говори «нет». Не старайся быть благоразумной и здравомыслящей. Просто выйди за меня. — Он на мгновение замолчал, а потом издал досадливый смешок. — Никак не открою эту проклятую коробку. Помоги мне, ладно?
На его золотистые волосы падал отсвет
— Дэвид, мы оба уже были женаты и оба знаем, что часто из этого не выходит ничего хорошего. У тебя двое детей, которые однажды испытали боль…
— Но мы оба знаем, что для счастливой семейной жизни нужны старания двух людей. Ты не причинишь новой боли детям, ибо даже моя странная и удивительная дочь только что сказала мне, что ты останешься с нами не потому, что так нужно, а потому, что ты сама хочешь этого. И что так лучше.
Часть тяжести свалилась с ее души.
— Она так сказала?
— Да. А Тео, немногословный, как настоящий мужчина, заявил, что это клево.
У Пилар защипало в глазах, но она сдержалась. Время для слез было неподходящее.
— Ты пообещал купить ему машину. Теперь он скажет все, что тебе захочется.
— Знаешь, за что я люблю тебя? За то, что ты знаешь моего сына как облупленного.
— Дэвид, мне почти пятьдесят. Он только улыбнулся.
— И что же?
— И я… — Внезапно она почувствовала себя последней дурой. — Могу только повторить сказанное.
— О'кей, ты уже старая. Я понял.
— Я не намного старше, чем… — На этот раз Пилар осеклась и шумно выдохнула, услышав его смех. — Ничего не соображаю.
— Вот и хорошо. Пилар, давай договоримся. Что бы ни было написано в твоей метрике, что бы ты ни сделала, и не сделала до сих пор, я все равно люблю тебя. Хочу жить с тобой до конца моих дней. Хочу, чтобы моя семья стала твоей, а твоя — моей. А теперь помоги мне открыть эту чертову коробку.
— Сейчас. — Пилар думала, что ее пальцы будут дрожать, но этого не случилось. Тяжесть в груди исчезла, сменившись небывалой легкостью. — Красивое. — Она пересчитала камни и поняла их смысл. — Само совершенство.
Дэвид вынул кольцо из коробочки и надел его на палец Пилар.
— Мне тоже так показалось.
Когда Пилар вошла в дом, Эли стоял на кухне и кипятил чайник.
— Как себя чувствует Дэвид?
— Похоже, неплохо. Во всяком случае, лучше, чем я ожидала. — Пилар потрогала новое кольцо, по праву украшавшее ее палец. — Просто ему нужно отдохнуть.
— Как и нам всем. — Эли вздохнул. — Твоя мать у себя в кабинете. Я волнуюсь за нее, Пилар. Сегодня она едва притронулась к еде.
— Я поднимусь и отнесу ей чаю. — Пилар погладила его по спине. — Эли, мы справимся.
— Знаю. Верю. Но какой ценой? Она гордая женщина. А сейчас ее гордость страдает.
Тревога Эли передалась Пилар. Она подумала, что второй раз за вечер несет чай человеку, который, может быть, вовсе не хочет его пить.
Но она была обязана это сделать.
Дверь кабинета была открыта. Тереза сидела за письменным столом, на котором лежал раскрытый полевой журнал.
— Мама… — Пилар осторожно вошла в комнату. — Может быть, не нужно так много работать? Ты вгоняешь в краску всех остальных. Мы чувствуем себя бездельниками.
— Пилар, мне не нужен ни чай, ни собеседник.
— А мне нужно и то и другое. — Она поставила поднос на стол и начала разливать чай. — Дэвид прекрасно выглядит. Завтра сама увидишь.
— Позор, что член моей семьи оказался способным на такое.
— И, конечно, ты считаешь, что отвечаешь за это. Как всегда.
— А кто же еще?
— Человек, который стрелял в него. Я привыкла думать… привыкла позволять себе думать, что отвечаю за бесчестные поступки Тони.
— Ты не была его кровной родственницей.
— Нет. Я сама выбрала его, а это еще хуже. Но я не отвечала за то, что он сделал. Он сам ответил. Если я виновата, то только в том, что позволяла ему быть нечестным со мной и с Софией. — Она поставила чашку перед Терезой. — Джамбелли — нечто большее, чем вино.
— Ха-ха. Думаешь, мне нужно это говорить?
— Я думаю, что тебе нужно это услышать. Думаю, что тебе нужно напомнить о том, что сделано. Обо всем хорошем. О миллионах долларов, которые наша семья истратила на благотворительные цели. О множестве семей, которые благодаря компании зарабатывают себе на жизнь. О виноградарях, виноделах, разливщиках, распространителях, фабричных рабочих, клерках. Мама, каждый из них зависит от нас и от того, что мы делаем.
Пилар села на край стола и испытала удовлетворение, увидев, что мать не сводит с нее глаз.
— Мы работаем, тревожимся и каждый сезон играем в кости с погодой. Делаем все, что в наших силах, и сохраняем веру. Это не меняется. И не изменится никогда.
— Пилар, может быть, я была несправедлива к Донато?
— И ты еще спрашиваешь? Теперь я понимаю тревогу Эли. Ты поверишь мне, если я скажу правду?
Тереза устало поднялась и подошла к окну. Виноградники тонули в темноте. Но она видела их внутренним взором.
— Ты не лжешь. Почему я не должна тебе верить?
— Ты можешь быть жесткой. Иногда это пугает. Когда я была маленькой, то смотрела, как ты идешь между рядами лоз, словно генерал из учебника по истории. Прямая и суровая. А потом ты останавливалась, проверяла лозы и говорила с одним из рабочих. Ты всегда помнила их имена.
— Хороший генерал знает своих солдат.
— Нет, мама, большинство не знает. Солдаты для них — безликая и безымянная масса. Как икра. Именно это позволяет генералам беспощадно бросать их в битву. А ты всегда знала их имена, потому что тебе было важно, какие они. София тоже знает их. Твой дар передался ей.