Женщины – наше всё (лучшее) 1 том
Шрифт:
Однажды он тайком пробрался в химлабораторию и уже представлял, как едкое вещество губительно щекочет и парализует его внутренние органы.
Гуля застала Звездинцева за странным занятием.
– Ты что здесь делаешь? – спросила она.
– Пришла шальная мысль, как сэкономить кислород. Надо проверить одну идею! – отшутился он.
– Пока неудачные опыты?
– На этот раз, думаю, получится.
– А что за странный запах?
– Забыл включить вытяжной шкаф.
– А почему руки дрожат?
– Тремор разгулялся.
Гуля
– А почему стоит специфический запах горького миндаля?
– С твоим обонянием да в палату мер и весов, как эталон! – снова отшутился он.
– Фу, мерзость! Ага, синтезируешь цианистый калий!
Звездинцев обомлел и попытался скрыть следы преступления.
– Я знаю, что ты задумал, – сказала Гуля, насильно открыв ему рот и вложив туда какую-то нейтрализующую таблетку. – Хотя, продолжай, пожалуйста, если находишь нужным. Я не буду чинить препятствия, и настаивать на обратном.
Она величаво удалилась, небрежно помахивая бедрами.
Яд, раскрытый иллюминатор и Звездинцев почти наполовину выплывший в открытый космос, ловивший ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды.
Но где-то не хватало чуть-чуть мужества – Гуля буквально в последнюю минуту за ноги оттаскивала мужа от опасного места.
Снова яд, раскрытый иллюминатор, слишком тугая, неподдающаяся бритве яремная вена.
Много крови – мало эффекта.
– Тряпка! – говорила Гуля, для которой мужчина все делающий вполсилы, наполовину, с кондачка окончательно потерял свой авторитет.
И тогда Звездинцев решил уйти в анабиоз. Он проскользнул в незакрытую дверь командирской рубки. Видимость с Землей была безупречна. Связь закашляла, и стали различимы слова:
– Мы вас слушаем.
– Не нахожу себе применения, – признался он. – Прошу разрешения на анабиоз?
Координатор посмотрел в “Трудовое законодательство”, и на просьбу голос стал строг и официален:
– Работу в ближайшее время не обещаем.
– Так как же? Объясните.
– Право каждого космолетчика на анабиоз не в ущерб основному производству, а безработному в этом случае все льготы.
Итак, Звездинцев согласовал свое желание с Землей и получил “добро”. Теперь предстоял сложный разговор с женой. Он решил начать издалека.
– Военно-космическая форма и ты – супер! – поправил он у нее пилотку.
– Что?! – удивилась Гуля.
– Ты лицо корабля, ты украшаешь собой не только эту форму, но и весь наш славный космический флот…
– Паша, если серьезно, тебе надо лечиться – у тебя сдвиг по фазе и лопнул тормозной шланг в мозгу, – покачала она головой.
Теперь наступила финальная пора оправдываться, и он сказал:
– Гуля, беспокоиться за меня нечего. Лучше поговорим о тебе. По “космосвахе” на встречном корабле наверняка найдется озверевший бобыль и охмурит тебя с голодухи, и ты выйдешь за него замуж.
– Ты это о чем? – изумилась она.
– Терпение мое лопнуло. Такое угнетающее меня существование не может продолжаться бесконечно, и я решился на крайний шаг.
– Какой?
– Я понял, что, покончив с собой, ничего не добьешься. И в душе у меня вспыхнул огонек надежды, хотя я не хотел показывать его. Я решил сделать ход конем, уйти из мира сего не навсегда, а на время, но спасти семью от разрушения.
– Что ты еще придумал за глупость?
– Я решил уйти в анабиоз.
– А как же я? – взвилась Гуля.
– Вместе нельзя.
– Ну-да, работа, а я командир.
– Полет еще долгий. За безопасность корабля, твои штурманские способности я ручаюсь.
Гуля нахмурилась.
– Сначала развод!
Звездинцев усмехнулся:
– У героев литературных произведений всегда вопрос: самоубийство или жениться? У нас почему-то другое: самоубийство или развод? Первое не позволяешь ты, второе не позволяю я.
– Не смейся! Я настаиваю!
– А где здесь загс? Как вернемся домой на Землю, пожалуйста. А пока анабиоз.
Гуля внезапно содрогнулась от мысли.
– Я ясно представляю себе, что когда мы прилетим на Землю, нас примут за мать с сыном!
– Глупые не поймут, умные не покажут вида, – успокоил Звездинцев.
– Мне будут говорить: “О! У молодой мамаши такой взрослый, такой очаровательный и культурный сынище. С ним всегда приятно поболтать на возвышенные темы!” И мне каждый раз надо будет поправлять: “Он – мой муж, а не сын”. А мне будут, включаясь в словесную игру, отвечать: “Надо же?! Неужели? Парадокс! Ну конечно, вы – супруги, это видно невооруженным глазом”, и каждый раз извиняться: “Какая с моей стороны непростительная, простите, я бы даже сказал (а), нелепая ошибка не видеть дальше своего носа”.
Звездинцев терпеливо слушал. Гуля продолжала:
– Или такой случай, который нельзя сбрасывать со счетов: я подойду заплатить за платье, а мне скажут: “Ваш сын уже заплатил!” Ты вечно, Паша, будешь лезть во все дыры, путаться под ногами, будешь вмешиваться не в свои дела. Глупые ситуации, когда мои брови каждый раз будут сходиться на переносице, отчего будущие морщины вокруг глаз станут глубже и длиннее, и от этого еще больше появится возрастная пропасть между мной и тобой, позабавят кого угодно, только не меня.
Это привело Гулю в бешенство. Крепко взяв мужа за плечи, она сказала:
– С какой стати? – в темных глазах жены вспыхнули электрические искры.
– Без загса ни в коем случае! – Звездинцев вырвался из ее рук.
Он рассеянно смотрел сквозь жену и печально улыбался, уносясь мыслями за облачность. И все же Гуля казалась прекрасной, и красота ее смертельно ранила его, и оттого сжималось сердце.
И эта улыбка больше всего вывела из равновесия Гулю.
– Смеешься надо мной? Издеваешься? Я не даю добро уйти в анабиоз, – снова взвилась она.