Женщины – наше всё (лучшее) 1 том
Шрифт:
В операционном отсеке № 6 координаторы, затаив дыхание, смотрели с беспокойством на манипуляции Гули. Наконец, она подняла взор на экран. Запинаясь, 1-й координатор сказала:
– Извините, “Сириус-384”. Закралась грандиозная ошибка. Произошла путаница вас с другим кораблем: адресат Звездинцевс, “Спириус-384”…
Гуля в сердцах отключила космосвязь.
И тоже ушла в анабиоз. Она последовала за мужем, как декабристка, согласившись с его словами:
“Знаешь, я читал историческую монографию о древних славянах. У них, когда умирал родовитый человек, вместе с ним хоронили всех его жён и рабынь. Я для тебя умер. Ты могла бы на такое решиться… добровольно войти в их число и последовать за мной?..”
Сейчас ответ был ясен.
Звездинцев лежал рядом с Гулей. Вился дымок заморозки. Стелился мягкий свет от проблесковых маячков. Время на табло было “14:30”.
В операционном отсеке № 6 1-й координатор оправдывалась:
– А я что говорила. Я этот вариант прогнозировала, не исключала с самого начала. Я сказала: “Павел и Гуля Звездинцевы – семейная пара в космосе, пусть в чём-то примитивная, но всё же самая приемлемая, самая прогрессивная форма существования белковых тел, позволяющая легко переносить любые тяготы жизни”. Но никто не обратил на мои слова внимания, никто не внял моему пророчеству.
_______________
УТИЛИЗАТОР И УДВОИТЕЛЬ
Маргарита Фиалковская, глава телекоммуникационной компании “Телеэко”, всегда чертыхалась при упоминании имени Колпвайзинина, потому что он без ее согласия женился на ее восемнадцатилетней дочери Элеонтине, самой перспективной и богатой невесте премиум и комфорт-класса, как говорили в городе. Он, незавидный жених на большом пространстве неограниченного рынка подходящих кандидатур, хотел сравнительно легко войти в общество, куда доступ закрыт для всяких проходимцев и бездельников, и он сумел-таки проскользнуть ужом. Маргарита тайно в душе обвинила его в банальной охоте за приданым, еще, ко всему прочему, он не продемонстрировал талант финансовых манипуляций. У неё было чувство, будто она выбралась из гнилой помойки и никак не может отмыться. И мятежный зятек резко попал в немилость. “Редкостное животное!” – нелицеприятно чертыхалась она о нем.
Он видел, что Маргарита Фиалковская была немыслимо богата, но что поразительно – еще и умна с креативным и нестандартным мышлением. Всё в одном флаконе: она музицировала, играла в теннис и шахматы, управлялась автомобилем и велосипедом, пела, рассуждала о литературе, о репертуарах в театрах, всё это делала превосходно для дилетантов. А если точнее, о-о-очень талантливый человек на свои-то 38 лет, уже сумевшая сколотить музыкальную группу с оригинальным стилем и выпустить три альбома, умеющая писать обалденные и замысловатые тексты и перекладывать их на музыку, умела офигительно рисовать, играть на клавишных и ударных, да к тому же еще и обладающая способностью петь различными голосами – это стоило восхищения. Плюс знание и понимание общества. Говорили еще, что она обладательница черного пояса по Тхэквондо, черного пояса по Каджукенбо, пурпурного пояса по бразильскому джиу-джитсу, и участница боев без правил.
“Нет, это уж слишком!” – считал Колпвайзинин. Было чего бояться, удручаться и отчаиваться даже такому неординарному и мускульному мужчине, как он.
Тридцативосьмилетняя, она была хороша собой: ровные густо подрумяненные щечки, ухоженные длинные ногти, губы, намазанные чуть ярче, декольте чуть ниже, платье с разрезом чуть выше, еще оголенные спина и плечи – всё это на грани широкого диспута, что считать приличным, а что нет. Конечно, красиво, недурственно и пристойно в ее обществе, у такой богатой влиятельной женщины. “Нет, это уже и не слишком, и не очень, а так себе!” – успокаивал он себя, как лиса из басни Эзопа сказала себе, что виноград зелен.
В строгих глазах старушки Колпвайзинин в который раз читал осуждение: “Человек не из их света… и такая прелестница жена!” На что он рассуждал: “Есть что-то важнее, чем просто наплевать на личное мнение тещи – это доказать обратное и прибрать к рукам всё состояние компании “Телеэко”. И удваивать капитал! Утраивать и учетверять!” “Нет, а это уже не было слишком, потому что было осязаемо!” – прикинув риски и просчитав последствия и свои возможности, надувал он себя проблесками надежды.
И в то же время он был даже больше чем реальным человеком и настраивал себя на нешуточную борьбу с тещей на неопределенное время: “Мечты, мечты! Никто за просто так зятю состояние не отдаст”.
Колпвайзинин в свои сорок с небольшим лет был статный, красивый блондин. В его взгляде лучистых, бесхитростных глаз приветливо сквозила неудержимая страсть к своей молодой жене, а крепко стиснутые губы выдавали непреодолимое упрямство теще. В движениях проглядывалась уверенность милашки, только что нарисовавшегося с картины Кранаха “Аполлон и Диана”, тут же с места в карьер непростительно сошедшего с корабля на бал в чужой дом, отхватив большой куш. С виду Колпвайзинин производил на всех впечатление упорно следующего своим принципам человека, постоянно следящего за собой и умеющего подать себя со стороны. Все сходились на том, что он ревностно относится к своим правам и обязанностям в отношении новой семьи и ко всем членам этой семьи, включая тещу. Тому порукой была любовь к молодой супруге, готовящейся стать матерью и отбывшей на этот момент в расположение частного перинатального центра на сохранение. К ней присоединили монитор и капельницу. Опутанная удивительными шлейфами из катетеров и проводов к разным органам, изумляющая всех навевающими тоской торчащими иглами в позвоночнике между третьим и четвертым позвонками и иглой в вене, она была лишена признаков изящества, но как медицинский объект являла собой ценность. Вокруг шла нормальная врачебная суета. Колпвайзинин удивлялся тому, что, как мужчина, он довёл свою жену до такого критического состояния, что он, по существу, палач по отношению к женщинам, подвергшихся физическим мучениям по его причине, при этом сохранивший за собой лицо честного человека без тени вины перед окружающими, позволив женщинам самим разбираться в своих бедах, что это их проблемы. Только Маргарита, нет-нет, да напоминала ему, что у него отсутствует всякая совесть и порядочность.
Сегодня они пили коктейли. Колпвайзинин и Маргарита. В отсутствии Элеонтины. Насколько была случайная встреча? Колпвайзинин и Маргарита, представшая перед ним в ярком лазоревом платье и изящных замшевых туфельках, были неподражаемы в комплиментах. Разбирали отношения. И вот когда вслед зятю должны были понестись слова последнего аккорда: “Урод, подлец, мерзавец, сволочь!”, она забыла, что хотела выплеснуть ему резкое возмущение прямо в лицо. У Маргариты после первого бокала блестели глаза, щеки заливал румянец. Уже говорили, как старые знакомые, переходя с темы на тему, и всё не могли наговориться. И о любви с первого взгляда, и о родстве душ не важно с какой разницей в возрасте и общественного положения, и о взаимном понимании, и о том, как редко встречается в жизни настоящее чувство. Колпвайзинин давал обещания, чтобы потрафить теще, что у них будут дети, лучше девочки, чем мальчики…
Маргарита не то чтобы, но возмутилась:
– Нет, не надо много девочек, лучше одного мальчика. Мы стареем. Кто будет развивать компанию “Телеэко” дальше?
– Как скажешь, мамочка, так и сделаем! – Маргариту, которая моложе его, он называл мамочкой.
– Вот-вот, это правильное направление.
– Я хочу смотреть в глаза с максимально близкого расстояния, – медом расплывался перед ней Колпвайзинин, – и днем и ночью, и завтра, и послезавтра. Только смотреть и ловить взаимность и желание. Да-да, желание! И чтобы всё-всё исполнилось! Когда жжет в груди от огня и сердце поет, это и есть любовь, да?
– Ты – чудо! – раззадорилась Маргарита. – Ты вне всякой критики, приятной наружности, координированный и гармоничный, с логично просматривающимися поведением, движениями, уникально упорядоченными частями тела – тем больше, тем выразительнее эффект органичности, данной тебе природой, как некий дар. Твоё содержание в единстве личности, в единстве личности с другой личностью, в единстве личности и общества…
– Ой, мамочка! Да ты, оказывается, еще и философ: с кем поведешься – от того и наберешься! – удивился Колпвайзинин.