Женщины, о которых думаю ночами
Шрифт:
1.4.1914. Дорогая тетушка Бесс… Наблюдая за местными племенами, я прихожу к выводу, что превосходство белой расы – вещь надуманная… У нас на ферме 1200 молодых мужчин, они живут по десять-двенадцать человек в жутких соломенных хижинах, но мне ни разу не приходилось слышать, как они ссорятся, или видеть недовольные лица: все делается с улыбкой или песней… Почти каждый день я выезжаю на конную прогулку в заповедник масаи и всегда стараюсь заговорить с ними.
14.7.1914. Моя любимая матушка… Наша жизнь протекает совершенно удивительным образом, мне еще никогда не приходилось в жизни испытывать такого наслаждения… Сафари прошло
3.12.1914. Дорогая мамочка… У меня совершенно нет времени – пытаюсь обучить неумеху повара, а это непросто, ведь я сама не умею готовить еду, а обучение надо провести на суахили… Но теперь мы с поваром умеем готовить идеальную выпечку из слоеного теста, крем-брюле, зефир, блины, торты, разные суфле, круассаны со сливочной начинкой, штрудели, шоколадный пудинг, профитроли… Он научился варить супы, выпекать хороший хлеб и сконы…
В январе 1914 года, когда Карен прибывает в свое новое жилище в двадцати километрах от Найроби, перед небольшим кирпичным бунгало ее встречали все тысяча двести африканских работников. Вдали синей волной виднелись холмы Нгонг, вокруг которых Шведская африканская компания владела 1800 гектарами земель. На первой фотокарточке, отправленной Карен в Европу, она позирует стоящей на крыльце своего дома одетая во все белое: белая длинная юбка, белая блузка, белые туфли на каблуке, белые чулки и белая широкополая шляпа. Здесь она единственная, кто улыбается. Остальные – восемь слуг-африканцев сосредоточенно смотрят в объектив.
Карен ощущала себя приехавшей «в тихую страну». Тогда Найроби был примитивным, серым и захолустным городком, своими металлическими крышами напоминавшим банку с анчоусами, но на возвышенности царил рай. Природа кругом поражала суровостью: то была сухая желтая равнина. Волнистые холмы пятнились темно-зелеными посадками кофейных кустов. И огромное количество животных! На берегах горных озер водились фламинго, по холмам бродили буйволы, носороги и антилопы канны, в лесах – слоны, жирафы и обезьяны. По саваннам проносились стада зебр, антилоп гну, газелей и стаи крупных кошачьих. Да, это был рай. На плато воздух ощущался настолько чистым и свежим, что, поговаривают, белые впадали в такое состояние эйфории, что несколько утрачивали чувство долга. Переселенцев охватывали страсти настолько свободные, что уже в барах пароходов у женщин спрашивали: вы замужем или проживаете в Кении?
Молодые провели медовый месяц в саванне, ночуя в небольшой и очень простой деревянной хижине. Дичи было в изобилии, по ночам кругом рычали львы, и только одолевали мухи и блохи. Тогда Карен подумала, что ее новая жизнь просто прекрасна. Она писала: «Здесь я там, где я должна быть». Здесь она обнаружила тот простор, ту свободу и страсть, о которых грезила в Дании.
Однако через месяц после прибытия, в феврале, Карен подхватила малярию и пролежала несколько недель в постели разбитая и полностью подавленная. Брор проводил время на сафари или «решал вопросы» в любимом клубе переселенцев «Мутайга», тогда как Карен писала домой, что «тут немного скучно, так как Брор часто отсутствует». В действительности она пролежала больная всю весну. Всякий раз, как Карен чувствовала улучшение, она начинала планировать капитальный ремонт дома (плохо выстроен, крыльцо выходит на солнечную сторону, что непрактично), каталась на лошадях, помогала сажать кофейные кусты (пройдет три или пять лет, пока они начнут приносить урожай) и учила сомалийского повара готовить пищу. Она попросила матушку выслать из Дании поварскую книгу 1830 года, ибо та более-менее соответствовала имеющимся в ее распоряжении продуктам.
Карен начала выздоравливать, и доктор прописал ей смену климата. Вместе с Брором они поехали на месяц в резервацию масаи на сафари. Ради простоты передвижения с собой взяли трех мулов, повозку и девятерых слуг. Сафари оставило незабываемые впечатления. Карен никогда раньше не ночевала в палатке, не сидела в шалаше из колючек, не обращалась с оружием и тем более не стреляла дичь. Брор научил Карен стрелять, они готовили на ужин подстреленную днем антилопу, Карен вошла в настоящий охотничий раж. Они завалили шесть крупных львов, четырех леопардов, гепарда и несчетное множество антилоп канна, импал, гну, дикдиков, зебр, кабанов, шакалов и марабу. Они позируют с добычей на многочисленных фотографиях. Для Карен высшим достижением стало впервые встретиться со львом и наблюдать, как жизнь гаснет в глазах этого величественного животного.
Они вернулись с сафари, и тут началась Первая мировая война. Брор поехал на велосипеде в Найроби, чтобы записаться в армию, а Карен отправилась в безопасное место в Кижабе, откуда периодически проводила караваны с припасами сквозь территорию масаи. Потом она вернулась в Нгонг, чтобы управлять поместьем.
В конце года Карен все так же чувствовала себя неважно. Выяснилось, что это не малярия. Она заразилась от Брора сифилисом.
28.5.1915, Париж. Моя дорогая, славная мамулечка, ты совсем не должна беспокоиться. Все хорошо… Сейчас я в Париже, направляюсь в Лондон к врачу, специализирующемуся на тропических болезнях. Я уже давно чувствую себя неважно, доктор в Найроби посоветовал сменить климат и съездить домой… Возможно, в Лондоне мне сделают уколы, от которых я окончательно поправлюсь…
Карен соврала матери. Сифилис ей диагностировали в начале года, причем в Найроби врач сказал, что это такая агрессивная форма – прямо как у моряка. Известно, что Брор таскался в Найроби по женщинам, и Карен, узнав об этом, чуть было не свела счеты с жизнью, от безысходности приняв изрядную долю снотворного. «Существуют две вещи, которые можно сотворить в такой ситуации, – говорила она позже. – Либо застрелить его, либо смириться с ситуацией». В результате она смирилась.
Так что весной 1915 года Карен поехала в Париж на лечение. Врачи прописали ей длительный и мучительный курс лечения мышьяком и ртутью без гарантии полного выздоровления. По причине войны она не могла оставаться в Париже одна, поэтому поехала в Данию, где провела три месяца в больнице, в общем (из соображений конфиденциальности) отделении. Позже она напишет: «Теперь я выдержала и это и стала еще ближе к истинным переживаниям».
Я делаю добавления в перечень образцовых примеров смелости Карен:
9) Заболеть малярией и сифилисом в Африке сто лет назад.
10) Выехать в одиночку на лечение в раздираемую войной Европу.
11) Пролечиться мышьяком и ртутью, перенести меркуризацию.
12) Принять ситуацию такой, какова она есть.
13) Вернуться обратно.
24.3.1917. Дорогая матушка, это первое письмо, которое я пишу тебе из нашего нового дома. Мы переехали, и я безгранично счастлива, хотя вокруг нас пока что временный хаос. Работники не выполнили ничего из того, что им было наказано сделать два месяца назад… Но все равно – как же здорово здесь находиться.
27.3.1918. Дорогая Эа… Стоит сухой сезон, мы просто изнываем от жары. Она превосходит все возможное, на родине, дома представить такого просто невозможно. Продлись она еще немного – земля погибнет… Мы испытываем недостаток всего: масла, молока, сливок, овощей и яиц… Растения засыхают, саванна пылает – она выжжена дотла. Едешь в Найроби и кажется, что он поглощен гигантским пожаром, ибо над городом висит днем и ночью толстое облако пепла, и когда ветер дует со стороны сомалийских деревень и базаров, начинает казаться, что в воздухе пляшут бациллы холеры и чумы. В Найроби погибают дети белых, а этот огненный, иссушающий ветер раздражает всех…