Женская рука
Шрифт:
И вот вместо сумочки Констанция Филиппидес заказала себе новую жизнь. Радость трепетала у нее на губах, отражаясь в серебряном зеркале с узором из ирисов и бантиков.
— А ты не подглядывай, — сказала она и положила зеркало на стол, когда муж заглянул ей через плечо. — Разве ты не знаешь, что лицо женщины в зеркале больше выдает ее тайны, чем в реальной жизни.
Интересно, какая же у нее реальная жизнь? — подумал он. От смущения у нее изменился голос. Забилась жилка под левым
Они уехали на маленьком пароходике, который выходили встречать все жители города в ожидании чего-то, чего он никогда не привозил.
Чета Филиппидесов отправилась в Афины, где поселилась у подножия холма Ликавит. Район этот считался вполне престижным, хотя можно было выбрать и получше. Как бы то ни было, миссис Филиппидес отдалилась от общества, почти не поддерживая знакомств с людьми своего круга.
— Мне слишком хорошо, — говорила она, оправдывая свое отношение, — я слишком эгоистка, если угодно, чтобы дорожить этими людьми.
В ее тоне слышался вызов, словно она ожидала, что кто-то будет с ней спорить. Но муж ничего не ответил. А служанка есть служанка.
Во время деловых поездок мужа в средиземноморские порты миссис Филиппидес вела уединенный образ жизни. Он подозревал, что без него она становится совершенно счастлива. Судя по письмам, разлука приносила покой.
Дорогой мой Янко,(как-то раз написала она) когда тебя нет со мной, я живу воспоминаниями о нашем прошлом, и ничто не мешает этому, никакие неурядицы, которые то и дело происходят в настоящем! Ты можешь спросить: а как же неурядицы прошлого? Что ж, они больше не причиняют боли.
Кстати, должна тебе сказать, что Аглая разбила один стакан. Я ударила ее. Она даже не заплакала. Я часто думала, неужели эта девочка совсем ничего не чувствует, но потом пришла к выводу, что она просто очень тактична и потому не позволяет себе такой роскоши. Я очень дорожу ею, Янко. Хоть и никогда не скажу ей об этом. Это поставило бы нас обеих в неловкое положение. Но она разбила стакан— и теперь осталось только два стакана из всех, что ты купил у русского в Коньи. У нас было много потерь, но, конечно же, стаканы — самая тяжкая. Когда разбивается нечто такое прочное, такое небьющееся, испытываешь поистине физическую боль…
Такую сильную, что миссис Филиппидес заболела. Когда он вернулся, она лежала в постели.
— Пустяки, — сказала она. — Ничего серьезного, просто мигрень.
Она говорила еле слышно, явно делая над собой усилие.
— Ничего не случилось, пока тебя не было, — сказала она. — Только вот стакан разбился. Несчастный русский стакан.
Они вместе посмеялись над
Вскоре миссис Филиппидес поправилась. Был конец лета. Она выходила в пеньюаре на террасу и поливала ломкие пеларгонии и гардению, которая чуть не сгибалась под тяжестью крупных соцветий.
— У нее очень душный запах, — пожаловалась Констанция. — Надо от нее избавиться. — Она помолчала. — Yanko mou, подари ее кому-нибудь из своих прелестных дам.
Она постаралась обратить свое замечание в шутку, но по тону было ясно, что она все знает и старается быть терпимой.
В английском костюме и с подстриженными усами он все еще выглядел франтом. Иногда она брала маникюрные ножнички и подстригала ему волоски, торчавшие из ноздрей.
— Чтоб ты выглядел еще привлекательнее для своих прелестных партнерш по бриджу, — объясняла она.
После игры в бридж, куда она обычно не ездила, он возвращался поздно; она окликала его с террасы, он подходил и садился рядом с ней на край плетеной кушетки. Пожалуй, только в эти минуты он принадлежал ей безраздельно.
— Кто там был? — спрашивала она.
Хотя ей было совершенно неинтересно знать, а ему — вспоминать.
Он ощущал приятную усталость, а она, отдохнувшая, принималась довольно энергично ходить по террасе между растениями, которые как бы оживали от вечерней прохлады, и слышно было, как шуршат складки ее шелкового платья. Констанция все еще носила высокую прическу. Потому что это шло ей. И когда она двигалась, свет от фонарей или луны падал ей на лицо, отчего оно напоминало разбитую античную мозаику.
— Я стала теперь такая тощая и безобразная… — начинала она и замолкала.
Ведь оба знали, что это не так. Она была произведением искусства, которое может создать лишь страсть, работая долгими летними вечерами, дабы вдохнуть в него жизнь.
— Я проголодался, — говорил он. — Пойду попрошу Аглаю дать мне что-нибудь поесть.
— Да, наша Аглая приготовит что-нибудь для тебя. Если тебе нужно. — Тут она начинала играть своим голосом, превращая его в орудие язвительных насмешек. — Если ты не сыт по горло сальностями, которые вы отпускаете за партией в бридж.
В темноте, прорезанной полосками света, он слышал только, как скрипят цветочные горшки: Констанция передвигала их с места на место.
— По крайней мере Аглая приготовит тебе что-то ст оящее.Я-то ведь так и не научилась готовить!
— Ты бы научилась, если бы захотела, — мягко возразил он однажды. И пошел на кухню.
— И померла бы со скуки, вечно стоя у плиты? Нет уж, благодарю покорно! — Она даже рассмеялась от возмущения. — Боже, какая скука! Тебе со мной не скучно, Янко?