Женский портрет в три четверти
Шрифт:
Трапеза древних английских богов.
До чего же наши представления об окружающем мире и его нравах построены на стереотипе о собственной исключительности!
Нет, это только мы умеем разделывать вяленую рыбу! Это только мы хлебаем в вагоне бутылочное пиво! Это только мы, воспитанные в духе коллективизма, протягиваем друг другу руки в трудную минуту!
Когда протягиваем, когда нет. А вяленую рыбу сэр Уильям разделывает не хуже Могилевского, хотя тот слывет в редакции непревзойденным мастером этого трудного жанра.
Кстати, о Могилевском, Как я ни уговаривал Сашу поехать с нами - его бы отпустили, без вопросов,- он отказался. Сказал, что все ему надоело, хочет побыть один. Один так один. Я не стал лезть ему в душу, но мне показалось, что в тот вечер, когда мы разглядывали в его комнате странные картинки, с ним что-то произошло. Какая-то пружина внутри соскочила. Должно быть, он увидел нечто, превосходящее его понимание мастерства. Такое, чего не достичь ремеслом, чему не обучить и не обучиться.
Это я так думаю, и, если я прав, Могилевского следует полностью оправдать. Не поеду, сказал Могилевский, а то еще встречу у Миши на родине какую-нибудь прелестную провинциалку, приму ее за ту, что на портрете, отобью у достойнейшего провинциала, разрушу советскую семью и погружусь в пучину порока.
На тебя похоже, сказала Оля.
А профессор стоял рядом и барабанил пальцами по кювете.
И сказал вдруг: а я поеду. Только, Бога ради, без помпы и без телеграмм, без встречи на вокзале, хлеба-соли и прочего. Утром приеду, вечером уеду, и все.
Вот и хорошо, согласился Могилевский. А Бернар и О'Бумба поживут у меня. Я проведу целый день в очень приятном обществе.
Психи, сказал я. Вы что, с Луны свалились? А разрешение на поездку? Он же иностранец.
А что, спросил профессор, на мне написано, что я англичанин?
Ну, конечно, сказал я, такие костюмы, как на вас, каждодневно продают в этом магазине напротив Кремля... ГУМ, если не ошибаюсь.
Дд бросьте, сказала Оля. Поверьте моему опыту стюардессы.
Не выставляйтесь напоказ, и все сойдет. Не в тюрьму же вас посадят, в конце-то концов. И в должности не понизят, некуда понижать. Это не про вас, Уильям.
А у меня нет должности, отозвался Уильям.
Когда есть имя, должности не надо,- это я так думаю, сидя в вагоне.
Раз, раз - и две бутылки кончились.
И вот тут Мита Кравчук сказал длинную фразу про совершенство, которое постигается интуитивно, и про черту, отделяющую нас внешних от нас внутренних. Хорошая рыба в сочетании со сносным пивом приводит, случается, и не к таким философическим высотам. Недаром в странах, где уважают пиво, так много философов.
– Из того, что мы отличаем интуитивно красоту от уродства,заметил сэр Уильям, заворачивая рыбьи кости в рекламные полосы "Интернэшнл Геральд",еще не следует, что все мы вкладываем в эти понятия одно и то же содержание. Отсюда логический вывод, - профессор тщательно вытер пальцы следующей страницей "Геральда",- не все столь жестко запрограммировано, как представляется вам, коллега Кравчук.
– Конечно, вариации возможны,- согласился коллега Кравчук,- но элементы, лежащие в основе того, что мы зовем прекрас. ним, должны быть незыблемыми, как атомы...
– Атомы эмблемы,- возразил мгновенно профессор,-А в атомной бомбе они прямо ужасно зыблемы.
– Хорошо, пусть не атомы, пусть что-то иное, какие-то кирпичики, из которых сложен мир, я не очень силен в физике, и, знаете ли, экспериментатор.
– Я тоже. И когда я впервые увидел то, что вчера увидели мы все, когда из тривиальных структур возникла совершенно новая, из другого пространства и времени картина, вот тогда я понял определенно, что красота имеет в себе самой материальное объяснение. Вещественное основание.
– Так вы материалист, профессор,- вмешался я в ученый диспут.- А я-то думал, что это привилегия советских ученых.
– Принимаю шутку,- сказал Бризкок,- и, в свою очередь, учитывая склонность коллеги Кравчука объяснять все предопределением, зачисляю его в кальвинисты.
– Нет!
– испуганно запротестовал кандидат.- Я тоже материалист! Бог к нашему спору отношения не имеет.
– Ах, как вы категоричны... Нет, право, вам надо стать кальвинистом,настаивал сэр Уильям.
– Как вы?
– въедливо поинтересовался Кравчук.
– Нет,- внезапно жестко ответил профессор.- Я верю в Творца и в свободную волю Его творения. Я христианин по духу и материалист по опыту. Впрочем, это вопрос воспитания и, может быть, усердного размышления над предметом. Вы много раз в своей жизни размышляли о божественном?
– Э-э-э-э...
– начал Кравчук, да тем и закончил.
Надо было его спасать.
Если надо спасать человека, попавшего в ловушку, из которой сам не знаешь выхода, лучше всего поставить свою ловушку тому, кто играет роль ловца.
– Я давно хочу спросить у вас, профессор,- медленно проговорил я, пытаясь наскоро придумать, о чем же я давно хочу спросить профессора,- как это вы, то есть, если быть более точным, каким образом, я имею в виду, собственно даже, вот вы говорили, что увидели это лицо очень давно, А когда именно? И это было то же самое лицо, вы уверены?
Барахло, а не ловушка. Не капкан, а так - мушиная липучка.
– Очень давно,- спокойно ответил профессор.- Во всяком случае, я тогда весьма мало размышлял о природе вещей, а если чем и увлекался, так это рентгеноструктурным анализом, греблей и хорошенькими девушками, причем девушками более всего. Если же говорить о моей уверенности - да, конечно, я уверен, что лицо то же, даже ракурс близок, тут ошибиться невозможно. Впрочем, вы можете в этом убедиться сами...
Профессор встал и протянул руку к висящему на вешалке пиджаку, во внутреннем кармане которого, надо полагать, в кожаном бумажнике, у английских седовласых джентльменов, равно как и у московских, в расцвете сил, корреспондентов, хранятся фотографии любимых женщин.
Нет, ловушка оказалась что надо. Прямо-таки волчья яма.
Главное - сбить со следа. Бризкок начисто забыл о теологических претензиях к бедному Кравчуку, который в своем познании мира еще не добрел до таких вершин философии, как причина и следствие, объект и субъект действия. Вот сейчас мы поразглядываем фотографию, слегка пожелтевшую от времени, порассуждаем о скоротечности времени и нетленности красоты, словом, дорогой кандидат, вы мне кое-чем обязаны, с вас бутылка, любезнейший Миша Кравчук.