Женское начало
Шрифт:
– Эй, Паша, мать твою, опять перекур устроил? Кто норму будет за тебя делать? Баба Маня?
Ругань бригадирши вернула Павла в привычное философски-отстраненное состояние. Он опять улыбнулся беззубым ртом и обронил:
– Такая вот селяви, Яночка.
Между тем бригадирша приблизилась, подняла брошенные Павлом грабли и сунула их ему в руки. Затем злобно цыкнула на Яну:
– А ты, девушка, ступай по своим делам. Видишь, человек работает. Он у нас на испытательном сроке, – и снова повернулась к Павлу. – Имей ввиду, будешь отлынивать от работы, тунеядец, докладную директору отпишу.
Подзабытое слово «тунеядец» рассмешило молодых людей и как-то расслабило Павла. Без всякой злобы на бригадиршу он мягко ответил:
– До семнадцати ноль-ноль все будет сделано, баба Маня. Зуб даю.
– Ладно-ладно, герой. Зубов у тебя и так не густо, зря не бросайся, – сменила вдруг гнев на милость бригадирша. Вообще-то она радовалась, что в ее бабьем стане завелся хотя бы один мужичок. Другие мужчины-рабочие управляли тракторами, перевозили прицепы с мусором, а этот без ропота топтался вместе с бабами. Она ругала Павла больше для острастки, спускала ему многое. И сейчас, любовно подталкивая работника в спину, перегоняла его в другое место, поближе к остальной бригаде. Грабли в расслабленной руке Павла чертили неровный след на неубранном еще грязно-сером газоне.
Яна посмотрела на ссутуленную спину подневольного человека – минуту назад перед ней стоял крепкий, задиристый мужик, а сейчас на ее глазах он превратился в послушный механизм. Нечто, похожее на жалость, шевельнулось в сердце девушки. Она побрела в сторону поляны, на которой ожидала найти группу Палеев.
Павел обернулся, увидел удаляющуюся фигурку в белом плаще – стройные ножки, как ножницы, разрезали весенний воздух. Внезапно он бросил грабли на землю и побежал вдогонку за девушкой.
– Ну, что ты с ним поделаешь, – сокрушенно вздохнула баба Маня. – Оно, конечно, дело молодое, весна всех заводит.
Павел догнал Яну, пошел рядом, шаркая тяжелыми рабочими ботинками о песчаную дорожку. Он и сам не знал, зачем побежал за ней, куда подевалась его невозмутимость. До сего дня он просто жил: наслаждался отсутствием конвоя, сокамерников, необходимости каждый момент быть начеку. Все его бытовые проблемы решала Наталья, он признавал, что относится к ней потребительски, удивляясь той настойчивости, с которой она добивается его. Он уступил ее желанию, будучи несвободным – там, в зоне, он женился бы и на козе, только бы иметь редкую возможность отдохнуть от жизни в камере. Но ничего, похожего на любовь, по отношению к жене он не испытывал.
Яна, совсем иная, чем прежде, задела в нем какую-то душевную струну, а он ведь думал, что все струны оборваны. Несколько лет назад эта девушка, обуреваемая страстью и одновременно сопротивляющаяся ей, вызвала в нем интерес. Глубина полыхнувшего в ней чувства поразила его, ни с чем подобным он не сталкивался, встречаясь с более доступными девчонками. Он сразу устремился в атаку! Была ли тому причиной сдержанность Яны, пробуждающая в мужчине здоровое желание прорваться сквозь преграду? Или – Павел вспомнил лекции профессора биологии, рассказывающего о феромонах влюбленности – виновными в возникшем желании оказались всесильные ароматные молекулы? Павел укоротил шаг, заметив, что обогнал спутницу. Затем спросил:
– Яна, ты замужем?
– Наполовину.
– Как это? А, понимаю, без штампа в паспорте. Кстати, вон и группа цигун занимается, видишь: среди деревьев на полянке. Подойдем ближе или еще погуляем? Палеи только через час закончат.
– Обойдем пруд, а потом к ним вернемся, – голос Яны предательски осип, она почувствовала непонятное волнение.
От пруда тянуло сыростью и холодом. Павел поежился. Яна шла, не касаясь его:
– Скажи, Паша, тебе трудно было там?
– Там было очень весело, – ухмыльнулся Павел.
Яна во второй раз заметила ухмылку, обретенную им в местах лишения свободы. Но она не испугалась этой маски – напротив, Павел стал только ближе. Ей ли не знать, что значат все эти гримасы, сама пренебрежительно кривила губы, когда на душе кошки скребли. С большим трудом ей удалось избавиться от ставшей привычной мимики. Только уверенность в себе несет спокойствие и красоту лицу. Поэтому сейчас она пожалела Павла за взятый им ернический тон.
– Паша, ты в парке ежедневно работаешь?
– Пять дней, иногда и шестой прихватываю.
– Ты не против, если я тоже буду приходить в парк, когда удастся свободный часик выкроить?
– Зачем ты мне это говоришь? – Павел резко остановился, опустил руку на плечо Яны. – Зачем тебе эти встречи? Экзотики захотелось? Хочешь тюремные байки услышать? Или, может, с зэком потрахаться?
– Разве не ты сам догнал меня десять минут назад? – грустно улыбаясь, напомнила Яна и совсем как прежде сдунула вверх упавшую на глаз челку.
Павел пожал плечами:
– Ладно, пошли к Палеям. Посмотрим, как Борис размахивает дирижерской палочкой.
Борис и вправду был похож на дирижера, из своего вертящегося кресла управляющего оркестром. Одной рукой он крутил колесо инвалидной коляски, заставляя ее челноком метаться из стороны в сторону, другой – размахивал короткой указкой; направляя ее на того или иного ученика, одновременно хвалил его или делал замечания. В группе занимались люди, ограниченные в движениях, но стоящие на собственных ногах. Показывала упражнения Марта. Вот она широко расставила ноги, чуть присела, выгнув поясницу, вытянула перед собой полусогнутые руки. Борис комментировал:
– Вы готовы принять силу мира! Ваше положение описывает круг мироздания. Представьте, что вы превратились в сферу.
У Марты это упражнение получалась лучше всего, с раскинутыми полукругом руками, она выглядела настоящим колобком. Борис продолжал:
– Здесь также важно ощутить прохождение ци по телу…
Яна рассеянно смотрела на восточные позы занимающихся, с интересом слушала Бориса, и вдруг он обратился к ней по имени, назвал Яниной… В следующий момент она поняла, что речь шла о другом.