Женское оружие
Шрифт:
С гиканьем и молодецким посвистом, под залихватское пение десяток за десятком отроки выезжали из ворот крепости и направлялись к мосту через старицу, мимо посада – в лес. Когда последние вьючные лошади скрылись за деревьями, толпа провожающих еще долго стояла, глядя вслед ушедшему небольшому войску. Вроде бы дождались, пока все из виду пропадут, – можно и расходиться, но нет, несколько взрослых женщин, полтора десятка девок, наставники – покалеченные воины, ушедшие на покой, стояли молча, словно чего-то ожидая, словно хотели прозреть ту дорогу, что ждала ушедшее войско. Даже не дорогу – судьбу. Только Елька тихо и непривычно серьезно выговаривала подружкам – сестренкам Арины. Они было припустили вслед за Андреем, но их ловко поймал своей клюкой наставник Филимон, цыкнул и отправил обратно: провожать воинов за околицу могли только мужчины и мальчишки, женщинам в такое время за ворота хода не было.
Отроки из купеческого десятка тоже были здесь – им своих походов хватало. Оставленные в крепости парни второй полусотни завидовали уходящим, а женщины… женщины приготовились ждать. Кто-то в первый раз, а кому-то уже впору и со счета сбиться: сколько их, таких проводов было, вроде можно бы и привыкнуть… Какой там привыкнуть, каждый раз – как первый, и каждый раз они стояли, молча глядя вслед, старательно прогоняя слезы, беззвучно шепча молитвы, словно воины уносили с собой в седлах частицы их душ.
В этот раз Анна провожала не одного, не двоих. Михаила, Алексея, Демьяна. Сын, любимый, племянник. А еще Василий – приемный сын и крестник. Остальные крестники… Да что там – все уходящие мальчишки сейчас казались ей родными, за всех болело сердце.
И ведь ни один не обернулся. Они все уже там, впереди, будто на праздник рвутся, а не на смерть идут. Ладно – мальчишки, они в свою смерть не верят, а взрослые-то мужи… Их-то что манит? Каждый раз уходят с нетерпением, хоть и знают, что вернутся не все. Всё знают, но готовы уходить снова и снова. Нам же только и остается, что смотреть вслед и ждать. А они никогда не оглядываются…
Видно, так и надо: чтобы выжить и победить, они должны смотреть вперед, а не на тех, кто остался сзади. Оглядываться назад – храбрость потерять. Говорят, мужи идут воевать за нас… Так-то оно так, но ведь лукавят они: сами не могут без битв, сами рвутся в бой, хоть и возвращаются не все. А мы ждем, застывая от тоски, и гадаем: кого-то в этот раз привезут израненным, кого-то мертвым, а кого и вовсе не привезут. И каждый раз молимся: «Господи, пронеси, Пресвятая Богородица, не допусти! Пусть мой и в этот раз вернется живым, пусть раненым, но – живым!» И хоть бы кто из них оглянулся…
Фрол никогда не оглядывался, и в тот, последний, раз тоже. И Мишаня сейчас не оглянулся, и Лешенька. Демушка, если б можно было, вперед на крыльях полетел – вот уж кто рвется в бой, так это он. Неладное что-то с ним творится, сам не свой парень
Анна вздохнула, несколько раз сморгнула, прогоняя набухающие слезы.
«Хорошо, я впереди всех стою, девки мне в лицо заглянуть не могут. Ой, девоньки-то мои… Наставница, называется… про них-то я чуть не забыла, а ведь они сегодня впервые всерьез мужчин провожали, впервые прикоснулись к нашей вечной бабьей судьбе. Как-то еще выдержат? Не накликали бы сдуру беды…
И будто в подтверждение этой мысли тихие всхлипы, которые доносились сзади, перешли в негромкое то ли подвывание, то ли причитание. Вмиг подобравшаяся Анна резко обернулась, внимательно оглядела моментально притихших девок и неожиданно мягко сказала:
– Поняли теперь, что это значит – своего мужчину в поход провожать? Вижу, не до конца поняли. Самое главное затвердите, девоньки, им не слезы наши нужны, а наша уверенность в их силах. Чтобы ни одна из нас не смела не то что вслух, а и про себя свои страхи проговорить. О хорошем думать надо, подбадривать их мысленно, удачи им желать – только тогда они невредимы вернутся.
– Правильно Анна Павловна говорит, – подхватила слова старшей наставницы Арина. – Знаете ведь, что каждое слово свою силу имеет. О чем думать будете – то и сбудется.
Хоть и говорила она, как всегда, спокойно, даже весело, но Анна с тревогой заметила, что ее помощница на этот раз не так безмятежна, как хочет казаться. Держится-то уверенно, слов нет, но кулаки-то сжаты, да так, что костяшки побелели.
Стоявшая рядом Ульяна при этих словах встрепенулась. Хоть и не впервой уходить Илье вслед за войском, но вот обозным старшиной он был в первый раз. Анна слышала, как нещадно гонял он отроков купеческого отделения, помогавших ему собирать вьюки. Не обоз это был – слезы одни: телег-то с собой не брали, а много ли на вьючных лошадей нагрузишь… Вот Илья и старался предусмотреть все возможные случайности, не забыть самое необходимое: а ну как не хватит именно того, что он брать не стал? Ульяна конечно же все это видела и переживала вместе с ним и за него тоже. И сейчас при словах Аринки она перекрестилась и опять стала шептать молитву, сама не зная, о ком молит Богородицу: о мальчишках ли, которым не повезет получить тяжелую рану, о муже ли, которому придется этих мальчишек выхаживать, или… Она ойкнула про себя, отгоняя ненужные мысли и, обернувшись к девкам, заговорила:
– Правы ваши наставницы, девоньки, ой правы. Не плакать нам надо, не причитать, беду накликивая, а молиться за мужей наших – тогда и вернутся они все, нам на радость. А пока пойдемте обратно, милые.
Вея и Татьяна, как и все, молча смотрели вслед ушедшим. Младшая сестра приникла к старшей, а та обняла ее за плечи, прижимая к себе, и непонятно, кто кого поддерживал. Обеим тяжело было: одна проводила родного сына и двух приемных, незаметно ставших не менее родными и любимыми, а вторая мужа и сына так и не увидела: для Стерва и Якова поход начался раньше всех. А кроме своих, самых дорогих и близких, в ту же неизвестность уходили сейчас и многочисленные племянники, и неважно, что Татьяна их почти не знала, а Вея помнила всех, почитай, с колыбели – боль разлуки и страх перед будущим не разбирают, за всех душа кровью обливается.