Жены и дочери
Шрифт:
Все же, когда мистер Гибсон пришел домой, после ужина, прошедшего в молчании, она попросила поговорить с ним наедине, в его кабинете, и там выложила все начистоту. Напоследок она сказала:
— А теперь, мистер Гибсон… я по-прежнему отношусь к вам, как к другу…, помогите мне найти дом где-нибудь далеко, где все злые слухи и разговоры, о которых мне рассказывает мама, не смогут найти меня и преследовать. Может быть, неправильно заботиться о том, чтобы люди хорошо думали о тебе, но это я, и я не могу измениться. Вы, Молли, все люди в городе… у меня нет терпения пережить кратковременную сенсацию… Я хочу уехать и стать гувернанткой.
— Но моя дорогая Синтия… Роджер скоро
— Разве мама не сказала вам, что я разорвала все отношения с Роджером? Я написала письмо этим утром. Я написала письмо его отцу. Это письмо дойдет завтра. Я написала Роджеру. Если он когда-либо получит это письмо… Я надеюсь, что буду далеко к этому времени, может быть, в России.
— Чепуха. Такую помолвку, как ваша, невозможно разорвать иначе, как по обоюдному согласию. Ты только причинишь другим много боли, не освободив себя. А также пожалеешь об этом через месяц. Когда ты сможешь рассуждать спокойно, ты будешь только рада подумать о помощи и поддержке такого мужа, как Роджер. Ты была виновата и поначалу вела себя глупо, возможно, неправильно; но ты же не хочешь, чтобы твой муж считал тебя безупречной?
— Нет, хочу, — ответила Синтия. — Во всяком случае, мой любимый должен так обо мне думать. И оттого, что я даже не люблю его в той степени, как могла бы любить, я чувствую, что мне было бы невыносимо сказать ему «мне жаль» и стоять перед ним, как ребенок, которого ругают, чтобы получить увещевание и прощение.
— Но сейчас ты точно в таком же положении передо мной, Синтия!
— Да, но я люблю вас сильнее, чем Роджера. Я часто говорила об этом Молли. И я бы сказала вам, если бы не предполагала надолго вас покинуть. Я смотрела, появляются ли у вас воспоминания обо всем прошедшем, я видела их в ваших глазах. Должно быть, я знаю это интуитивно. У меня прекрасное чутье — я могу читать мысли других, когда они касаются меня. Мне почти ненавистна мысль, что Роджер будет судить меня по своим собственным стандартам, которые не были установлены для меня, и в конце концов милостиво простит.
— Тогда полагаю, что ты вправе разорвать помолвку, — сказал мистер Гибсон, словно размышляя про себя. — Бедный, бедный парень! Но для него так будет лучше. И он переживет это. У него здоровое, сильное сердце. Бедный старина Роджер!
На одну минуту упрямая иллюзия Синтии потянулась за предметом, ускользающим из ее рук — любовь Роджера на мгновение стала сокровищем. Но с другой стороны, она знала, что отныне лишилась возвышенного, абсолютного пиетета любви, а также пылкого отношения; из-за ошибки, которую сама Синтия и допустила. Она потеряла эту любовь, и ничего уже нельзя было поделать. И все же часто, спустя годы, она размышляла и пыталась проникнуть в необъяснимую тайну того, «что могло бы быть».
— Успокойся, отложи до завтра, прежде чем ты будешь действовать согласно своему решению, — медленно произнес мистер Гибсон. — Какие бы ошибки ты не допустила, прежде всего, они были просто девичьими ошибками и привели тебя к обману, я полагаю.
— Не затрудняйтесь определять оттенки черноты, — горько промолвила Синтия. — Я не настолько бестолкова, я знаю их лучше, чем все остальные. А что касается моего решения, я сразу же последовала ему. Может пройти немало времени, прежде чем Роджер получит письмо, но я надеюсь, он непременно получит его рано или поздно… и, как я сказала, я сообщила его отцу. Это не ранит его! О, сэр, я думаю, если бы меня иначе воспитывали, у меня бы не было страдающего злого сердца. Вот! Нет, мне не нужно благоразумного утешения. Я не выношу этого. Мне всегда будет недоставать восхищения, поклонения и доброго суждения
Синтия положила голову на руки — она устала душевно и физически. Так думал мистер Гибсон. Он понимал, что чем больше он говорит, тем больше она станет волноваться и тем хуже будет для нее. Он вышел из комнаты и позвал уныло сидевшую Молли: — Ступай к Синтии! — прошептал он, и Молли пошла. Она обняла Синтию с нежной властностью, положила ее голову себе на грудь, словно она была матерью, а ее сестра — ребенком.
— О, моя дорогая! — пробормотала она. — Я так люблю тебя, дорогая, милая Синтия! — она гладила ее волосы, целовала веки. Синтия, оставаясь все это время безучастной, внезапно вздрогнула, пораженная новой мыслью, и, взглянув прямо в лицо Молли, произнесла:
— Молли, Роджер женится на тебе! Представь! Вы оба хорошие…
Но Молли оттолкнула ее с внезапной жесткостью:
— Нет! — ответила она. Она покраснела от стыда и возмущения. — Утром твой муж, а вечером — мой! За кого ты его принимаешь?
— За мужчину! — улыбнулась Синтия. — Поэтому, если ты не хочешь, чтобы я называла его непостоянным, я придумаю новое слово и назову его утешившимся! — но Молли не ответила ей улыбкой. В эту минуту служанка Мария вошла в кабинет доктора, где находились обе девушки. У нее был испуганный вид.
— Разве хозяин не здесь? — спросила она, словно не доверяя собственным глазам.
— Нет! — ответила Синтия. — Я слышала, как он вышел. Входная дверь хлопнула не более пяти минут назад.
— О, боже! — воскликнула Мария. — Из Хэмли Холла верхом прискакал человек, он говорит, что мистер Осборн мертв, и что хозяин должен немедленно ехать к сквайру.
— Осборн Хэмли мертв?! — повторила Синтия с трепетом. Молли вышла через входную дверь, ища посыльного в сумерках, она прошла в конюшню, где слуга неподвижно сидел на своей темной лошади, покрытой пеной. Пена виднелась в отсветах фонаря, который поставили на ближайшую стремянку слуги. Их тоже потрясли новости о красивом молодом человеке, исполненном изящества и обаяния, который часто приезжал в дом их хозяина. Молли подошла к мужчине, чьи мысли были заполнены воспоминаниями о том зрелище, которое он оставил в особняке.
Она положила ладонь на горячий, влажный загривок лошади, мужчина вздрогнул.
— Доктор идет, мисс? — при тусклом свете фонаря он заметил, кто пришел.
— Он умер, верно? — тихим голосом спросила Молли.
— Боюсь, что так… по крайней мере, нет сомнения в том, что говорят. Но я скакал во весь опор! Может быть, есть еще шанс. Доктор идет, мисс?
— Он ушел. Полагаю, его ищут. Я поеду сама. О! Бедный старый сквайр! — Молли пошла на кухню — прошла через дом, со всей стремительностью собирая сведения о том, где может быть отец. Слуги знали не больше, чем она. Поскольку все были озабочены, они пропустили мимо ушей хлопок закрывающейся входной двери. Молли поспешно поднялась наверх в гостиную, где в дверях стояла миссис Гибсон, прислушиваясь к необычной суматохе в доме.
— Что это, Молли? Почему ты такая бледная, дитя?
— Где, папа?
— Вышел. Что случилось?
— Куда?
— Откуда мне знать? Я спала. Дженни поднялась наверх, направляясь в спальни. Эта девушка никогда не выполняет свою работу, и Мария пользуется ею в своих интересах.
— Дженни, Дженни! — неистово закричала Молли из-за произошедшей заминки.
— Не кричи, дорогая… позвони в колокольчик. Что могло случиться?
— О, Дженни! — воскликнула Молли, поднявшись до середины лестницы ей навстречу, — кому понадобился папа?