Жеребята
Шрифт:
– А... Разумно! Что ж, есть тут у нас один - бродяга, который пруд Уурта осквернил. Теперь рабом стал. Нечего по дорогам шляться. Конь у него красивый - Уурту понравиться...
– А нельзя ли взглянуть?
– На коня-то? Можно. Конь породы редкой, такие только на островах Соиэнау водятся.
– На бродягу. Если он мне подойдет, то я сейчас же и отправлюсь с ним в обратный путь.
– Ли-Игэа, темно уж.
– Ничего, здесь недалеко, и возница ваш опытный, и кони хороши... Как старший жрец?
–
Игэа неожиданно расхохотался. После того, как они с Уэлэ выпили замечательной настойки, которую готовила захворавшая ныне Флай, белогорец стал более общительным и более снисходительным к жрецам Уурта.
– Когда движение соков у больного прекращается, ни доктора, ни Уурта не хвалят. Ты хотел сказать - у него понос прошел?
– Ли-Игэа напрасно придирается к моим словам. Мы, тиики Уурта, понимаем не меньше белогорцев!
– Нисколько не сомневаюсь - кивнул Игэа и поднял взор к темнеющему небу, на котором уже стали зажигаться звезды.
– Когда приносят жертвы, мы можем с точностью сказать по печени и селезенке, благополучно ли будет начинание жертвователя. А если рассечь диафрагму живого человека, то по движениям брыжейки можно почти наверняка угадать о...
Игэа, едва справивший с тошнотой, перебил его:
– Как у вас все интересно здесь устроено - конюхи прямо так и живут в конюшне.
– А у вас, что, отдельный дом для рабов?- удивился Уэлэ.
– Ну да, несколько домиков...
– Вы их разбалуете - помяните мое слово... Вы хотели на коней взглянуть - вот они.
Игэа потрепал гривы животным, грустно смотревших на него из-за загородки.
– Вот этот - с Соиэнау. Хороший скакун. Как он бродяге достался? Краденый, вестимо.
Игэа задержал ладонь на гладкой шкуре буланого коня со светлой гривой и белым пятном на лбу. Тот фыркнул и слегка толкнул его мордой в плечо.
– Ласковый... Много у вас их?
– Игэа скармливал коню кусок сладкой лепешки, завалявшейся в его карманах.
– С несколько десятков. После праздника останется два-три.
– А что так?
– Праздник большой, летнее солнцестояние, чтобы дать силу Темноогненному, надо много крови пролить.
– Так вы их... зарежете?..
– едва вымолвил Игэа.
– Коней?! И этого буланого?!
– А то! Все кони принадлежат Уурту. Он только нам пользоваться ими дает. Ему тоже надо сменить упряжки - себе, детям, внукам... И кровь освежить.
Игэа погладил скакуна со звездой на лбу и шагнул вслед за служителем Уурта во тьму конюшни.
...Конюх Циэ, огненно-рыжий раб из степняков, насупленный и огромный, как степной валун, на который его соплеменники возливают кобылье молоко в жертву небу, вышел к ним. По его лицу было заметно, что он
– Добрый вечер, мкэ, - со степняцким акцентом сказал он.
– Да коснется тебя весна Великого Табунщика, - негромко сказал Игэа на языке степи.
– Ты Табунщика знаешь?!
– удивленно ответил ему Циэ уже по-степняцки.
– Отец моей жены - из рода степняков, - улыбнулся Игэа, переходя на аэольский.- Где больной?
– Вот он. В углу лежать. Совсем плохой, - заторопился Циэ, и лучина в его огромных руках замерцала, едва не погаснув.
Игэа склонился над Каэрэ и позвал:
– Друг!
Тот ничего не ответил.
– Он в забытье. За какие проступки у вас так бесчеловечно наказывают?
– спросил белогорец, откидывая тряпье, которым был укрыт раб.
– Вышивальщица топиться хотел. Он ее спасай, - угрюмо поглядывая на Уэлэ, проговорил конюх-степняк.
– Ну и порядки у вас!
– воскликнул Игэа.- И за это его так избили? За то, что он вытащил тонущую девушку из пруда?
– Он осквернил пруд Уурта - пришлось поучить его благочестию,- разъяснил Уэлэ.- Не положено подходить к ним в это время, к прудам, то есть, и к источнику любому там, к речке, озеру, ручью. Закон! Мкэ ли-Игэа должен знать, он фроуэрец.
– Да, я знаю этот закон, - ответил Игэа не сразу.- Прикажите приготовить носилки.
– Мкэ его лечи-забирай?
– раскосые глаза Циэ расширились от радости и удивления.
– Именно так.
– Великий Табунщик пусть с вами всегда идет!
– степняк воздел руки к небу, но они натолкнулись на низкий потолок конюшни.
Каэрэ в гостях у Игэа и Аэй.
Каэрэ проснулся оттого, что его лицо осветило утреннее солнце. Он плохо помнил, как он попал сюда - в ноздрях еще стоял, мешаясь с ароматом весеннего сада, тяжелый запах конюшни. Из распахнутого окна веял ветер.
Он сел, удивленно ощутив, что почти здоров. Вытряхнув клок сена из волос, Каэрэ встал, и, шатаясь, подошел к окну.
Узкая тропка спускалась с холма вниз, на лужайку, на которой паслись несколько вороных коней - с широкой грудью, коротконогих, с крепкими бабками.
"Да, на тяжеловозах быстро не ускакать, но все же..."
Он мысленно измерил расстояние до лужайки. Огляделся - комнатка была пуста; кроме его постели и циновок из травы на полу, здесь ничего больше не было. Он помедлил и, подавив крик боли, подтянулся на руках, перевалившись через оконный проем в заросли густой травы. Снова огляделся - ни звука, ни движения.
Скользнув вниз по склону, почти скатившись, он оказался возле коней, перевел дыхание, борясь с неожиданно возникшей слабостью... До него доносился свист птах из кустов. "Смех?
– Смех, смех!"