Жеребята
Шрифт:
– Ты знаешь, может быть, он и так тебя возьмет, - бесхитростно сказал Огаэ.
– Там две курильницы, их положено нести двум мальчикам. Если твой отец поговорит с ли-шо, то он вполне может согласиться.
– Здорово!
– воскликнул Раогаэ.
– надо будет отца попросить... не сегодня, понятное дело, - добавил он, потирая места пониже спины - прошлый урок по землемерию имел на редкость неудачные последствия для него. Но Раогаэ не имел привычки грустить после того, как наказание заканчивалось. Он пятерней взъерошил свои рыжие волосы и спросил у Огаэ:
–
– Нет, - печально ответил мальчик.
Путь в Тэ-ан
На обратной дороге Иэ и Миоци молчали. Когда солнце стало скрываться, и вечерняя прохлада сменила дневной зной, ли-шо-шутиик остановил лошадей.
Расстелив белое полотно на обочине, у границы поля, Миоци начал вечернюю молитву. Иэ тоже обернулся лицом к потемневшему востоку и воздел руки.
О, восстань!
Утешь ожидающих Тебя,
обрадуй устремляющих к Тебе взор.
Завершив песнопения, молодой белогорец легко вспрыгнул, точно взлетел, на повозку, и резко хлестнул лошадей, - его плащ взметнулся и опал тяжелыми темными складками.
– Сейчас ты молишься только Уснувшему, так ведь?
– не то спросил, не то утвердительно сказал Иэ.
– Да, это так, - не сразу ответил Миоци. Иэ тоже смолк.
Они проезжали мимо белевшего в темноте каменного поля, на котором виднелись обгоревшие пни деревьев. Небольшая речка, протекавшая через это разоренное место, то и дело поблескивала среди груд камней и мертвых деревьев. Когда ее журчание, похожее на какую-то одну, постоянно повторяющуюся фразу, стихло в отдалении, Миоци спросил у Иэ:
– Что это за разоренное селение?
– Здесь жили карисутэ. Нэшиа приказал уничтожить огнем Уурта их селение, а поле завалить камнями. Если бы солнце светило, ты бы увидел, что вода в речке красная...Она осталась такой с тех пор.
– Я слышал об этой речке, но не думал, что она так близко. Это о ней говорят, что она повторяет приветствие карисутэ?
– Да, о ней.
– Странно, она действительно произносит какое-то слово..."воссиял",кажется?
– Да, так оно и есть, - кивнул Иэ.
– Ты тоже веришь в это, Иэ?
– Верю в то, что эта речка говорит, или в то, о чем она говорит?
Миоци промолчал.
– Карисутэ знали, что их Бог может отверзать уста не только немым людям, но и камням, и рекам, - промолвил Иэ.
– Верили, ты хочешь сказать?
– Отчего же - знали.
– Я не понимаю, - Миоци посмотрел на старого белогорца.- Белогорцы не ищут чудес. Они ищут мудрость. Чудеса творят и кудесники-фроуэрцы, дети болот и пещер. И сыны Запада, как говорят, являясь, творят чудеса, - он передернул плечами, и добавил: - Это недостойно служителей Всесветлого.
– Я не о чудесах кудесников и не о пещерах, где властителям Фроуэро являются дети Запада. Я о другом. Опыт и сопричастность важнее книжного знания.
– Ты говоришь, как жрецы Уурта, которые так же отвечают на вопросы о своих ночных
– немного раздраженно отозвался Аирэи, но Иэ не обратил на это внимания, и продолжал:
– Ты видел когда-нибудь говорящего дрозда, Аирэи? Он тоже отличается своей речью от других дроздов, повторяет звуки, которые слышал. Один и тот же человек учит говорит дрозда и сына. Сын, возмужав, берет лук и меч, а дрозд умирает в клетке... Нэшиа думал, что если он истребит карисутэ и приведет в страх аэольцев, фроуэрцев и соэтамо, то через поколения даже имя карисутэ забудется. Да, кому-то наложила узы на язык смерть, кому-то страх...А речка все упрямо твердит о Том, кто дал ей и всякой воде исток.
– Но что же все-таки она говорит? Что значит "воссиял"?
Иэ заколебался, но промолчал.
– Иэ, как ты думаешь - все рукописи карисутэ уничтожены?
– спросил вдруг Миоци у своего спутника.
– О, их жгли повсюду при Нэшиа. Ты должен помнить, хоть и был совсем ребенком - костры горели даже в Белых горах.
– Помню, - кивнул Миоци.
– Тогда же ууртовцы сожгли и ли-шо-Оэниэ. Он был карисутэ?
– Не знаю... Но у него хранились их книги. Приказ о сожжении книг карисутэ вместе с утаивавшем их до сих пор в силе.
– Может быть, что-то осталось в книгохранилище Иокамма? Там давно ничего не разбирали, насколько я знаю.
– Некоторые свитки, на белогорском языке, начинались с описания строений, каналов, землемерия или описания звездного неба. Жрецы Уурта не всегда умеют читать и обычным письмом, а белогорский язык из них мало кто разбирает...
– Нилшоцэа, кстати, знает белогорский язык!
– заметил Миоци.
– Он понял мое "эалиэ".
– Ты повел себя благородно, но неосмотрительно... Впрочем, я на твоем месте поступил бы также, дитя мое, - добавил Иэ, видя возмущение Аирэи.
– А Нилшоцэа ведь тоже воспитывался в Горах несколько лет, а потом отправился в главный храм Уурта Темноогненного, в Миаро. Там он и пропитался темным огнем...
– Извини, я тебя перебил - ты говорил о книгах карисутэ, - сказал Миоци.
– Ни один из ууртовцев не дочитал этих свитков до конца - или, что важнее, до нужного места. Вполне возможно, что в трактатах о ходе светил или о свойствах чисел и есть отрывки из книг карисутэ. Есть еще книги, где записывались диспуты между жрецами белогорцами и карисутэ. Раньше они были разрешены, а теперь изъяты Иокаммом... Впрочем, они не сжигались. Там описаны очень древние диспуты, когда еще у карисутэ был жрецом мудрец Эннаэ Гаэ.
– Белогорцы любят вести беседы с мудрецами и не сжигают человека с его книгами, если он другого мнения, чем они, - кивнул Миоци.
– Это уурттовцы вводят новые обычаи в Горы - но изменить Горы им не удасться. Ли-шо-Йоллэ и его "орлы гор" не допустят этого. Я встречался с ним - это благородный белогорец.
– Я тоже знаю его, он - достойный Искатель Уснувшего, - ответил Иэ, - и за его учеников можно только порадоваться...
– Лучше тебя наставника в Горах не было и не будет, учитель Иэ!
– с горячностью воскликнул Миоци.