Жеребята
Шрифт:
– Когда... когда ты стала карисутэ?
– спросил он обреченно.
– Очень давно, - ответила Сашиа, и покрывало упало с ее плеч на землю.
Миоци сжал голову в ладонях и пригнулся, застонав от боли.
– Где это случилось? Это он... он тебя научил?
– Каэрэ? Нет, он не карисутэ, о ли-шо-Миоци, - ответила спокойно она.
– Ты научилась их хитростям...
– медленно, со страданием в голосе, проговорил Миоци.
– Он говорит, что ты - не карисутэ, ты говоришь - что это не он...тайком ты прибегаешь
– Каэрэ только сегодня узнал, что я карисутэ. В тот самый миг, что и ты, брат...
– Не называй меня больше так, - ответил ли-шо-шутиик, прижав руку к горлу.
– Ты можешь запретить мне тебя так называть, но ты навсегда останешься моим братом, сыном моей матери, Ийи Ллоиэ, и моего отца, Раиэ Ллоутиэ - неожиданно звонко прозвучал голос Сашиа.
– Не смей называть их имен, - обреченно произнес Миоци.
– Ты ушла к карисутэ, я ушел к белогорцам. Мы - врозь, и у нас нет родни.
– Наши с тобой мать и отец были карисутэ, брат, - ответила Сашиа.
Северный ветер громко хлопал занавесью, задувая пламя в светильнике. Миоци молча встал и ушел. Огонь в очаге погас, и Сашиа осталась одна в наступившей темноте.
...Великий ли-шо-шутиик велел позвать к себе Тэлиай. Она пришла и стала на пороге его простой кельи в домике в саду.
– Дитя мое, Аирэи, - вырвалось у нее, - на кого ты похож...
– Тэлиай, - он поднял голову, и, встретившись с ним взглядом, кормилица испуганно умолкла, - Тэлиай, ты - карисутэ?
Она растерялась и, пошатнувшись, прижалась к дверному косяку, чтобы не упасть.
– Итак, - продолжал Миоци, - ты - карисутэ. Отец Огаэ был карисутэ. Игэа - карисутэ... и Аэй, надо полагать, тоже...
Лицо Тэлиай стало землисто-бледным.
– Сашиа и Каэрэ - еще одна пара карисутэ, - с нехорошим смешком добавил великий жрец.
– Ты видишь, я много знаю. Тебе лучше признаться во всем.
– Мне... признаться?
– прошептала Тэлиай.
– В чем... признаться?
– В тех гнусностях, в которые... в которые...
– у него перехватило горло, - в которых вы втянули Сашиа!
Он прыжком вскочил на ноги и схватил за плечи Тэлиай. Та смотрела ему в лицо широко раскрытыми от ужаса глазами и ничего не говорила.
– Отвечай! Не бойся меня удивить!
– крикнул он.
– Удивить?
– ответила кормилица, мягко отводя его руки.
– Что же, слушай... Сын мой, Аэрэи, был карисутэ. Его приемные родители - Ийя Ллоиэ и Раиэ Ллоутиэ - были...
– Тэлиай!
– взревел Миоци.
– Не лги!
– Твой дядя...
– Не лги!
На лице великого жреца появились пунцовые пятна - такие же, как пятно на лице Сашиа.
– Ты ударил свою сестру, сынок...
– горько сказала Тэлиай.
– Хороший же путь прошел белогорец...Твой дядя неспроста не хотел видеть тебя в Тэ-ане.
– Мой дядя?
– зло засмеялся
– Откуда ты знаешь про Аирэи Ллоиэ? Или ты подавала ему лук при Ли-Тиоэй? Как вы лживы, карисутэ... О, Всесветлый...
– Я не подавала ему лук при Ли-Тиоэй. Но дева Шу-эна перевязала его раны и вернула к жизни, - сурово ответила Тэлиай.
– Что ж, прикажи казнить и ло-Иэ, странника-белогорца, странника-карисутэ - того, кто занял место своего старшего брата, растерзанного псами Нэшиа!
Миоци отпрянул от нее, отступил назад, на циновки, споткнулся о корзину со свитками и, потеряв равновесие, упал на пол, опрокидывая на себя светильник.
– О, дитя мое!
– испуганно закричала Тэлиай, и они вместе начали тушить жадное пламя, охватившее старую циновку.
...Сашиа выбралась из ледяной залы, по которой гулял ветер, неслышно прошла по коврам, потом - по дорожкам сада, потом - осторожно подошла к дверям домика в саду. Там горел свет, и пахло чем-то сладко и вместе с тем - горько, будто в непраздничный вечер кто-то зажег горный ладан - благовоние Солнцестояния.
Миоци сидел на циновке, перед ним стоял раб.
До стоящей в темном саду и прильнувшей к дверной щели Сашиа донеслись слова брата:
– Нээ, ты завтра пойдешь с Сашиа на рыночную площадь и сделаешь, как я тебе сказал...
Девушка толкнула дверь и бросилась к ногам Миоци:
– Брат! Аирэи! Ли-шо-Миоци! Жрец Всесветлого! Нет! Не делай этого! Пощади! Пощади! Накажи меня сам! Избей, как хочешь! Только не приказывай наказывать меня на рыночной площади!
Она рыдала, целуя его ноги и край рубахи, долго не замечая, что он сам содрогается от рыданий и целует ее.
– О, бедная, бедная сестра моя, - наконец, смог он сказать.
– Неужели я был так жесток к тебе, что ты решила - я могу отдать тебя палачам на рынке, как распутную девку?
– Брат мой...- она обвила его шею руками.
– Ты понял все? Ты не сердишься?
– Нет, о нет. Не сержусь. Я хотел отправить Нээ с тобой на рынок - чтобы ты купила себе всего, чего ты хочешь - тканей, украшений...ниток для вышивания - самых драгоценных...
Она разрыдалась снова, повторяя: "Аирэи! Аирэи!"
– Ты ведь помнишь матушку?
– спросил он вдруг сестру.
– Да, конечно, помню - она любила тебя, и ожидала встречи.
– Как?
– не понял Миоци.
– Вы же считали меня умершим.
– Карисутэ верят, что Повернувший ладью вспять приведет всех живыми с собой.
Миоци покачал головой.
– Какая она была, матушка?
– спросил он.
– Люди говорили, что я на нее очень похожа, - ответила Сашиа, улыбаясь сквозь слезы.
...Они долго говорили - о родителях, о их доме, о сыне Тэлиай, ставшим наследником Раиэ Ллоутиэ, о том, как жила Сашиа в общине, как она стала карисутэ...