Жернова богов
Шрифт:
— Опытные любовницы умеют ласкать член ртом…
— Меня сейчас вырвет!
— Никакого от Вас толку, — отталкивает он мою руку.
Падает на спину, спуская штаны начинает трогать себя сам. С ужасом смотрю на мясистый отросток.
— О, боги…
Ничего не помогает. Ни это тисканье отростка, ни вино, ни поднесенное сестрами зелье. Тело Борро не оживает.
— Да что за неудача, Вы не мужчина, инфант!! В Ваши-то годы?!
— Просто мне подсунули ледяную куклу! Вас невозможно желать раздетой!
— Мне одеться?!
— Это теперь тоже не поможет. Никогда со мной такого не случалось…
Мы делаем еще несколько отвратительных попыток совокупиться, но… ничего не выходит!
Сестры, утомившись, мнутся за пологом.
Беспомощно падаю, укрываясь одеялом.
— Что будет с нами?…
— Попробуем утром еще раз…
И я уже готова добровольно сгореть в печи! Но… я единственная достойна власти из всех этих… И я должна просто так сдаться?… Нет уж!
— Хорошо. Попробуем утром!
Глава 7 — Коронация (часть 11)
Шанти Гаяна
Обхватив себя руками за плечи, прячу выпирающую сквозь белоснежную рубашку грудь. Пытаюсь поймать взгляд Теодора. В надежде, что там есть что-нибудь, что может меня успокоить. Но там ничего нет. Совсем ничего… Глаза Теодора равнодушны и брезгливы. Словно нам предстоит не первая близость, а еженедельное посещение лекаря. Озабоченное выражение лица. Он наливает себе вина, выпивает залпом чарку.
И уже допив, словно опомнившись взмахивает пустой.
— Шанти?
— Нет… — качаю я головой.
— Зря…
У нас не пьют вина в первую ночь. У нас пью лотос и шафран… Для того, чтобы удовольствие и нежность затмили для влюбленных страх, неловкость, боль… Я смотрю на стоящую на прикроватном столике коробочку с брачными принадлежностями и понимаю, что мы в этом ужасе не научили наследниц пользоваться всем этим.
Я должна зажечь курительные свечи, заварить шафран…
Но вместо этого впадаю в ступор. Просто равнодушно глядя перед собой. Скорей бы закончилось… Не хочу я никакого удовольствия. А боль перетерплю. По коже дрожь отвращения.
Быть может, сгореть в печи было бы лучшей судьбой. Мама говорила многие невесты, идущие не по любви думают так, что смерть лучше супружеских обязанностей. Но через некоторое время эти мысли им уже кажутся глупостью.
Нет, я не хочу умирать. Я потерплю.
Сзади стоят две серые сестры. Мне безразлично это… Хотя казалось будет стыдно.
— Прошу, — открывает полог кровати Теодор.
Отвернув край одеяла, ложусь под него. Теодор выпивает еще бокал. Мои колени пугливо сжимаются, стукаясь до боли… Как я буду раздвигать их — не представляю.
— Достаточно, инфант Теодор, — негромко говорит Сестра.
— Вино поднимает желание! — цинично. — Разве
— Бокал — поднимает, три — губят. Не в ваших интересах, инфант Теодор, осрамиться. Ваш брат быстро займет Ваше место.
— Пф… Не осрамлюсь. На родине я имею репутацию дамского угодника! — горделиво.
Боги… какая гадость и грязь!
Я разглядываю тайком его лицо, и он больше не кажется мне милым. Боги, как мне могло показаться что он мил?! И глаза его мне вдруг кажутся маленькими и близко посаженными, кудри грязными и противными, рот слишком большим и… каким-то… лягушачьим!!!
Ооо…
Закрываю глаза. Лучше ничего не видеть. Но с закрытыми глазами ощущение беспомощности становится невыносимым. Выступают слезы и катятся по вискам на подушку. Я чувствую, как он садится на кровать близко ко мне. Разводит приложив усилия мои согнутые в коленях ноги. Гашу стон беспомощности, ощущая, что он смотрит на меня там. Живот сводит судорогой. Бедра дрожат, и, задыхаясь, я лежу неподвижно застыв. Сейчас должно быть больно, я знаю. Я молюсь Халиши и Маха-Ра, чтобы они спасли меня от этого. И они словно внемлет моим молитвам. Теодор не спешит.
— Шанти… озадачено, — ты должна мне помочь.
— Что?… — распахиваю глаза, приподнимаясь на локтях.
Мой рот распахивается от отвращения, когда я вижу, что он держит в руке свой синюшный сморщенный член.
Подавляю рвотный позыв, сглатывая несколько раз и быстро перевожу глаза ему на лицо.
— Ты должна развернуться и встать в позу собаки.
Отрицательно кручу головой.
— Нет.
— Наши традиции таковы! — гневно прищуривается он.
Врет!
— А в наших традициях это запрещено в первую ночь!
Тоже вру я в ответ.
Какой отвратительный! Фу… я не могу… не смогу с ним жить!
— Поворачивайся! — гневно.
Отчаянно кручу головой, отталкиваясь от матраца пятками. Сажусь и хватая подушку, закрываюсь от него, с ужасом опять замирая глазами у него в паху.
Разве так это должно выглядеть?! Мужскому члену поют оды! Вот такому вот синюшному крошечному угрю?!
— Шанти… Если мы не сделаем это… Мой брат не станет с тобой церемониться! Забыла?! Он — палач!
— Я не повернусь! — гордо вскидываю я подбородок.
Гореть, так гореть!
— Я рани, а не какая-то простолюдка!!! Можешь — бери, как принято у людей. Не можешь, покинь наше ложе! — вырывается у меня.
Лицо пылает, всю трясёт.
На меня сыпятся тихие угрозы. Зажмуриваюсь, затыкаю уши.
— У инфанта какие-то проблемы?
— Эта сучка шакала не желает подчиняться! — взвивается агрессивно Теодор. — Она задумала лишить меня короны! Меня!!!
Я открываю рот от удивления. Сестры замерев переглядываются.
— Иди сюда немедленно!