Жертва судебной ошибки
Шрифт:
Дюкормье:
— Я почти жалею, что одобренная вашим высочеством мысль не пришла мне первому в голову. Скажу также, не будь мне запрещено оставлять мой пост без разрешения короля, я бы сейчас уехал в Париж, чтобы лично протестовать со всей силой убеждения против клеветы; впрочем, я уверен, что она не коснется моего уважаемого благодетеля, моего второго отца.
Графиня Дюкормье (беря за руку мужа и подводя к столу):
— Скорей, скорей, мой друг. Остается всего четверть часа.
(Дюкормье садится и пишет.)
Маркиза де Монлавилль:
— Эта ужасная женщина, конечно, не ждет, что найдется такой изобличитель ее наглой лжи.
Герцогиня де Спинола:
— Еще бы! Эффект будет огромный, когда председатель прочтет громогласно в суде показание графа Дюкормье, посланника при Баденском дворе.
Графиня Дюкормье (вполголоса):
— Ваше высочество, я хочу просить у вас об одной милости.
Принц:
— Заранее обещаю ее вам, графиня.
Графиня Дюкормье:
— Умоляю, ваше высочество, соблаговолите посмотреть письмо графа. Я уверена, вы убедитесь, что граф умеет выражать свою благодарность также благородно, как чувствует ее; что он из тех, преданность которых всегда на высоте оказываемых им милостей.
Принц:
— Я не сомневаюсь, графиня… Но так как вы этого желаете, то прочту, и прочту с истинным удовольствием. После такой мерзости приятно освежить душу каким-нибудь благородным чувством.
(Дюкормье продолжает писать.)
Герцогиня де Спинола:
— Действительно, ваше высочество, омерзительный процесс. Какое-то безумие в жестокости.
Адмирал сэр Чарльз Гумпрэй:
— А я, сударыни, повторяю то, что сказал раньше: эта несчастная помешана. Ее поведение на суде, резкие ответы, сардонический смех, растерянный вид — все, включительно до безумной смелости в нападках на знатное семейство, все доказывает, что бедная женщина не в полном рассудке, иначе она не шла бы добровольно навстречу своей гибели.
Княгиня фон Ловештейн:
— Я соглашусь с вами, любезный адмирал, только тогда, если вы скажете, что это ужасное создание настолько же тупоумно, насколько жестоко. Но от помешательства до тупоумия далеко.
Маркиза де Монлавилль:
— Я не считаю ее такой глупой, какой она хочет себя выставить. Я нахожу ее, главным образом, бессовестной лгуньей.
Герцогиня де Спинола:
— Но, Бог даст, мы увидим отравительницу уничтоженной, как только на суд явится герцогиня; надо надеяться, что это чудовище при виде герцогини провалится сквозь землю.
Княгиня фон Ловештейн:
— А какой интерес, какое волнение будет в публике, если герцогиня, действительно, явится в суд! Но мы сейчас это узнаем. Я горю нетерпением…
Маркиза де Монлавилль:
— Я вполне разделяю ваше нетерпение, княгиня, уверяю вас. (Обращается к герцогине де Спинола, указывая на Дюкормье, который пишет письмо, в то время как графиня Дюкормье, наклонившись над его креслом, следит глазами за письмом.) Посмотрите, герцогиня, на бедного графа, он кажется совсем удрученным.
Герцогиня де Спинола:
— Вполне естественно! Он предан душой и сердцем семье де Морсен. Каково ему слышать, что отравительница поносит ее, затаптывает в грязь! Это должно глубоко огорчать такую возвышенную натуру, как натура графа.
Маркиза де Монлавилль (тихо герцогине де Спинола):
— Я никогда не видела более благородного и вместе с тем трогательного лица, как в настоящую минуту у графа.
Герцогиня де Спинола (также тихо):
— Он был бы до смешного красив, не отличайся он такой очаровательностью, таким умом. Они сглаживают редкостную красоту, которая других мужчин всегда делает невыносимыми, самодовольными фатами.
Маркиза де Монлавилль:
— А заметили вы вчера на охоте, как бесстыдная графиня Мимеска старалась его скомпрометировать? Право, я не подберу более подходящего слова.
Герцогиня де Спинола (краснея немного):
— Просто возмутительно! Потребовался весь замечательный такт, хороший тон графа Дюкормье, чтобы непристойное поведение этой Мимеска не дошло до скандала.
Маркиза де Монлавилль:
— Между нами говоря, я думаю, что она безумно влюблена в него: я заметила, как она всегда краснеет при появлении графа.
Герцогиня де Спинола:
— Краснеет! Она краснеет? Во-первых, она так румянится, что никакая краска не проступит. И разве такие женщины могут краснеть?
Маркиза де Монлавилль:
— Но в конце концов никто не ошибается, видя, с каким терпением граф Дюкормье выносит ухаживание графини Мимеска… Все знают, что она замешана во многих дипломатических интригах.
Герцогиня де Спинола (с колкостью):
— Слишком лестное слово… Лучше следует сказать, что эта женщина попросту шпионка хорошего тона. И граф с его прямотой должен ужасно страдать, что ему приходится иметь дело с этим дипломатическим сыщиком в юбке.
Графиня Дюкормье (тихо мужу):
— Прекрасно! В этом письме я узнаю вас. Оно красноречиво, горячо, дышит убеждением, оно написано с увлечением. Вот отличный случай показать принцу, как вы преданы тем, кто вам покровительствует. Пользуйтесь им: это увеличит его расположение к вам и может пригодиться для наших видов. (Продолжает читать.) Очень хорошо… Необыкновенно трогательный конец, о семейных добродетелях князя де Морсена… мастерски написано. Давайте, давайте!
(Подходит к принцу и передает ему письмо.)
Дюкормье (про себя):
— Одну минуту я чуть не упал в обморок; мне казалось, что я лечу в пропасть. Опасное головокружение, дурацкая слабость! Больше смелости, смелости и смелости! Она всегда спасала меня, спасет и теперь! Нет, нет, моя звезда еще не погасла. Она блестит ярче, чем когда-либо.
Принц (прочитав письмо, подходит к Анатолю и с чувством протягивает ему руку):
— Счастливы, да, очень счастливы те люди, которые могут заслужить у вас, мой дорогой граф, такую искреннюю, прочную, такую трогательную привязанность! (Пожимает ему руку.) Какое доброе, нежное сердце! (Вполголоса.) Следует и мне в нем занять местечко.