Жертва

Антоновская Анна Арнольдовна

Зураб заинтересовался, и в камышник пригнали двух неизвестных в ободранных чохах. Палочные удары и раскаленное железо не развязали языков. Пойманные вопили под пытками, стонали и неистово клялись шестьюдесятью святыми Георгиями, тринадцатью сирийскими отцами, двенадцатью апостолами и богом в трех лицах, что они пастухи и, кроме скота, никого не знают.

Подумав, Зураб приказал подпалить им уши, но когда и это не помогло, он решил доставить их Саакадзе.

Дождавшись прихода конницы кахетинских тушин, Зураб на путях к Бахтриони и Чатчала стал расставлять заслоны и засады.

Арагвинцы придвинулись к хребту, разделяющему Кахети от Картли, чтобы не дать прорваться Вердибегу и преградить Пеикар-хану путь к Норио.

Элизбар, Матарс и Пануш, прискакав к тушинам, ожидающим в лесах и долинах, передали от Саакадзе план действий в Кахети.

Тушины тотчас погнали «на продажу» скот в города и деревни и тайно передавали священникам и жителям распоряжение Саакадзе: женщины и дети должны отправиться в тушинские деревни.

По ночам тихо скрипели арбы и повозки. Тушины сопровождали кахетинок до Баубен-билик и там передавали проводникам.

В эти предгрозовые дни Элизбар, Матарс и Пануш не знали сна. «Барсы» незаметно проникали в монастыри. Ценности, иконы и церковная утварь исчезали в тайниках. Молодые монахи сбрасывали рясы и, вооруженные саблями, кинжалами и дубинами, прятались в лесу. Старые, сопровождаемые тушинами, уходили в кахетинскую Тушети.

Кто-то ночью пробил брешь в телавском укреплении, где-то обвалился завал, куда-то исчезли жители. Базары притихли, расползся товар богатых лавок, каждый день исчезал скот, потом хлеб, кто-то поджег ханский амбар.

Рассвирепел Пеикар-хан, приказал устроить грузинам кровавую баню, но в одну ночь Телави опустел.

Пеикар-хан сжимал в бешенстве кулаки: как рабы могли исчезнуть из укрепленного города? Трупы персидской стражи у городских ворот рассказали хану многое.

Бросился Пеикар-хан с сарбазами к монастырям, но и монастыри опустели. Выйти из Телави хан не рискнул, боясь засады. Хан перестал есть: мясо барана ему казалось рыбой, лучшее вино – дождевой водой.

Наконец прибыл второй чапар от Вердибега. Пеикар-хан, с раздражением выслушав гонца, спешно устроил вокруг Телави новые завалы и укрепления.

Прошло пять, потом еще три дня. Пеикар-хан, запершись в Телави, гнал гонца за гонцом в Иран, но гонцы не возвращались, и помощь не приходила. Мучила неизвестность. Ни персиян, ни грузин. Запасы таяли, как лед в горячей руке. Посланные в Алазанскую долину к тушинам за скотом и хлебом не вернулись. Хан в бессильной злобе метался во дворце, ломая фаянс о скулы прислужников. Все города и деревни оторвались друг от друга, и Пикар-хан не знал – он правит страной или буйволиным пузырем? Царство Кахети вот-вот лопнет.

Пока Пеикар-хан неистовствовал в Телави, горные тушины спускались по Баубан-билик в Кахети, а «барсы», тревожа ночные дороги, собирали ополчение, – с юго-востока от Тбилиси двигалось картлийское войско. Знаменосец высоко вздымал иверское знамя: серебряный конь, точно чувствуя битву, готовился к прыжку.

Впереди войска ехал Саакадзе. На нем блестели мессир и латы.

Крутя пушистые седые усы, подбоченясь, вел тяжелую конницу Мухран-батони. За ним его внук Кайхосро, пощипывая едва пробивавшиеся усы, вел легкую конницу. Вокруг старого князя с оглушающим лаем прыгали породистые собаки различных мастей. Они рвались в глубину леса, вспугивая зверей и тревожно кричащих птиц, точно приглашая старого Мухран-батони поохотиться. Он цыкал на них, грозил нагайкой, и псы, недовольно зевая, следовали за псарями.

Эту свору Мухран-батони велел вести за собой. Он уверял Саакадзе, что после охоты на персидских шакалов они поохотятся на Дивиченском лимане. Там, на Алазани, гнездится благородная дичь.

Саакадзе, во всем поддакивая князю, и тут восхитился остроумием Мухран-батони. И он не прочь поохотиться, но все же советует во время боя загнать беспокойных собак в Марткобский монастырь. Ночь была на исходе. Пройдя долину Ашкарети, Саакадзе с главными силами вышел неглубокими овражками и холмами к лощине, спускающейся к реке Марткоби. Невнятный гул разносился в глухих зарослях. Дружины шли волчьей рысью. Молодые князья и азнауры следовали сбоку колонн, чутко прислушиваясь к лесным шорохам.

Весь в перевязках, но прямо держась на коне, Квливидзе вывел азнаурские дружины к чернеющему левому склону и расположил вблизи Марткобского монастыря. Гуния и Асламаз с тваладскими сотнями разместились у источника с ключевой водой.

Нодар растянул ополчение Ничбисского леса на правом склоне чернеющей горы.

В садах и виноградниках залег Автандил с ностевской дружиной. Он сомкнулся с центром, где Саакадзе сосредоточил хевсуро-пшавскую и картлийскую конницу.

Рядом с Автандилом у скалы святого Антония стал Димитрий с триалетской дружиной.

Правее, в зарослях балки, укрепился Даутбек с урбнийцами.

В лесу у Норио перед ровной открытой площадью, окружностью в конную агаджа, стало войско Самухрано. Старик Мухран-батони разделил дружины и отдавал приказания сыновьям и внукам.

Мирван Мухран-батони отошел с мсахурской дружиной, закованной в доспехи, на левый край. Он прикрывал махатскую дорогу, ведущую на Тбилиси.

Кайхосро остался рядом с дедом. Юного князя окружали отчаянные всадники с горящими глазами и нетерпеливыми руками, сжимавшими оружие.

Саакадзе не переставал любоваться Кайхосро.

К полудню Норио была окружена. Саакадзе выстроил конницу ровными клиньями, выдвинув вперед под началом «барсов» азнаурские легкоконные дружины. Он приказал гонцам обскакать все стоянки и передать: коней не расседлывать, засыпать корм в торбы, на водопой водить посменно, дружинникам плотно поесть и посменно спать возле коней; поручил Дато и Гиви с отрядами беспокоить врага ночными атаками на левом краю, Ростому и Автандилу – на правом.

С завала Вердибег наблюдал за равниной. В Норио нарастало напряжение. Вердибег, выстроив пехоту, продержал ее целый день в боевой готовности. Сарбазы не слезали с коней. Минбаши гневно сжимали оружие. Юзбаши, словно одержимые, мчались то к Вердибегу, то обратно к своим сотням. Онбаши, проклиная шайтана, опускали нагайки на спины сарбазов.