Жертвы Северной войны
Шрифт:
Том взглянул на нее со странным выражением — Элисия решила, что это была растерянность. Некоторое время никто из них ничего не произносил.
— Ты — это нечто, — сказал наконец Том. — Как ты умудряешься каждый раз вышибать меня из колеи?
— Потому что это неправильная колея, — махнула рукой Элисия. — Из правильной тебя было бы не вытащить грузовиком. И вообще, кто знает, сколько живут гомункулусы? Может, ты еще всех нас переживешь!
— Еще как переживу, — Том снова схватил чашку с кофе. — Просто из вредности.
— Другое
…Бывают такие мужчины, которые ни в какую не замечают, что девушки в них влюблены. Ни предусмотрительность, ни забота, ни верность не способны пробить скорлупу их концентрации на Самой Важной Проблеме Сегодняшнего Дня.
Впрочем, бывают мужчины, которые еще и предпочитают ничего не замечать — например, потому что, у них есть любимые жены, чудесные дети, и они просто не хотят обижать воспылавших к ним страстью молодых особ.
А бывают и девушки, которые никогда, ни за что, даже под страхом смерти не покажут своей любви. Вот такие, как Элисия Хьюз, например.
— Ты по каким делам здесь? — спросила Элисия. — Послушай, что они сюда положили?.. Все никак не могу понять… клубника — не клубника…
— Да так, — Том дернул плечом, показывая всю несерьезность свалившихся на него дел. — Скончался один из деловых партнеров отца, надо было разобраться с бумагами.
— О? — Элисия насмешливо сощурилась. — Тебя принимают всерьез?
— Не сразу, — в тон ей хмыкнул Том. — Но когда надо — принимают. Потом, мой паспорт ты видела.
Элисия зачерпнула ложечкой немного мороженого и протянула Тому.
— Ну-ка, попробуй и скажи, что они сюда засунули! Может, хоть ты поймешь?..
— Нет! — Том отшатнулся от безобидной ложечки, как будто она была начинена динамитом.
— Не хочешь, как хочешь, — Элисия пожала плечами, и сунула означенную ложечку в рот. — Хотя вообще глупость делаешь. Ну, если тебе не нравится мороженое, мог бы хоть пирожное заказать. Там были такие симпатичные, с вишнями…
Том молчал.
— Сейчас я начну вести себя, как Изуми-сенсей! — пригрозила Элисия. — Я-то знаю, что ты на самом деле любишь сладости!
— Нет, как Изуми не будешь, — буркнул Том. — У тебя кишка тонка стукнуть меня головой об стол.
— Предположим. Но наорать могу. А ну-ка немедленно заказал свой любимый шоколадный пудинг! Я же видела, как ты на него пялился.
Том сердито на нее зыркнул, но промолчал.
— Сейчас сама закажу, — Элисия встала из-за стола. — И только попробуй убежать, пока я хожу!
— С одним условием.
— Да? — Элисия остановилась.
— Ты мне расскажешь, по какому делу сюда приехала.
— Ладно. Я и так собиралась. Что могу — расскажу. Только учти, тебе придется сразу же все забыть.
Она пошла к прилавку. Светлые кольца кос над ушами прыгали в такт шагам, как солнечные зайчики.
…Есть мужчины, которые ни за что не покажут свою любовь. Точнее, не покажут ту ее форму, которая будет… нежелательной. Ненужной. Сложной.
К этой категории мужчин принадлежит, например, гомункулус, когда-то звавшийся Гневом.
Шоколадный пудинг съесть оказалось не так уж трудно. Совсем. По сравнению с поеданием философского камня… Камень горчил и вызывал изжогу… не говоря уже о том, что каждый укус давался через страх: а вдруг зубы сломаются?.. И обломки, сухие крошки впивались в десны… Пудинг был приторно сладким и вызывал тошнотное ощущение в желудке, да еще и налипал на зубах. Почему Элисия решила, что он любит эту гадость?.. Что он действительно любит, так шашлыки. Мясо, острые помидоры и жир по подбородку. И непременно пальцы потом облизать, это главное. Но сказать об этом Элисии?.. Лучше смерть.
Потом они отправились на прогулку. Элисия показывала Тому достопримечательности драхманской столицы, и Тому удавалось даже иногда выглядеть почти заинтересованным. Он не стал говорить, что видел знаменитую Падающую Башню, Собор Трех Рос и Снеговой Фонтан не раз — тогда бы Элисии почти наверняка стало бы интересно, какие такие деловые связи связывают его отца, Сига Кертиса, с представителями враждебного государства?.. И что отвечать правду — папенька, мол, тут не при чем, а работаю я, друг Элисия, на ту же контору, что и ты. Не твоя вина, если у вас — у нас! — левой руке не говорят о том, что делает правая.
Остается только порадоваться, что я не агент-оперативник. Надоело мне быть оперативником. Досыта нахлебался. Так и сказал Альфонсу Элрику пятнадцать лет назад: «Ты как хочешь, а я ни душу, ни тело Аместрис не продавал. Буду заниматься только тем, чем сам хочу». А Альфонс серьезно так ответил: «Никто и не просит продавать душу. Ты думаешь, Эд способен продать душу кому бы то ни было?.. Нет. Просто сейчас надежных людей не хватает. Отчаянно». Ал не стал уточнять, кому не хватает. И так все, в общем, понятно. Откуда надежные люди сразу после государственного переворота?..
Том — тогда он еще только привыкал к новому имени, которое отваливалось от него, словно присохший песок от купальщика на пляже — дернул плечом, хмыкнул и сказал: «Продать — может, и нет. А вот обменять…» Кажется, Ал еле сдержался, чтобы не двинуть Тому — нет, Гневу — в зубы. Но сдержался. И Гнев согласился в итоге. Если уж Ал начинал уговаривать, отказать ему было очень трудно.
Мысль об Але Элрике почему-то показалось болезненной. Вот поди ж ты… и виделись редко, и не сказать, чтобы такими уж большими друзьями были. Когда-то — и вовсе врагами. А все-таки он один из немногих помнил Тома еще Гневом… и с ним — одним из немногих — Том мог быть до конца откровенен. Кроме Ала, пожалуй, только с отцом и Эдом. И с мамой, пока была жива, но мама — это вопрос отдельный. А больше — ни с кем, даже с Элисией. С ней — в особенности.