Жесткая проба
Шрифт:
– Никак не подействует! И нечего смеяться. Сама знаю, что суеверие. А всё-таки...
– Что – всё-таки? Их же дочиста мальчишки выбирают. Курортники нашвыряют, а ребята подбирают. Я сам нырял, когда в детдоме был.
– Ну и пускай подбирают. Это же после...
Вот и Алеша остаётся... А она так к нему привязалась. Почти, можно сказать, полюбила... Ну, это глупости, конечно! Но он – хороший. Не навязывается никогда, не пристает с глупостями, как другие... И с ним ей всегда хорошо. Он, правда, молчаливый. Ну и уж лучше, чем как другие, без конца говорят, говорят, тужатся острить,
– Пойдем? – предложила Наташа, протянув руку к лунной дорожке, дробящейся у берега в серебряные осколки.
– Пошли, – сказал Алексей и приподнялся.
– Сиди! – засмеялась Наташа. – Почему ты такой?
– Какой?
– Ты будешь сейчас бодаться?
С детских лет у Алексея сохранилась привычка в минуты волнения и задумчивости смотреть бычком, исподлобья.
– Я вспомнил. Мы ведь с тобой здесь в первый раз встретились... Помнишь? Когда были ещё маленькими. Ты тогда мерила осадки, а Витька тебя дразнил, и ты его чуть не стукнула.
– И правда! – вскочила Наташа.
Они сидели на обрыве берега возле детской водной станции. Калитка была заперта, за низкой оградой ни души. Они перелезли через ограду, подошли к домику. Он показался теперь маленьким, значительно меньшим, чем был тогда. Песок, как и тогда, перепахан босыми пятками будущих моряков. Уже чужими, не их пятками... В отдалении покачивался на якоре «Моряк», черные смоленые борта его мяли, утаптывали лунную дорожку.
Далеко справа в холодном свете рефлекторов смутно виднелись решетчатые хоботы, костлявые руки кранов, мористее горели два красных огня, указывающих вход в порт.
Алексей смотрел на эти огни, решал и не решался. Больше откладывать нельзя.
Наташа проследила его взгляд.
– Куда ты смотришь?
Алексей решился.
– На маячки... Здесь они маленькие. Я когда мальчишкой жил в Махинджаури, ещё с дядькой, там, если дождь или туман, был слышен маяк. Он будто звал. Вот так. «О-у-у-у!..» Я думал, корабли так и ходят – от маяка к маяку... Потом оказалось, и люди так. Обязательно у человека есть кто-то, кто для него, как маяк, светится, показывает дорогу. А потом другой, может быть, третий. Так человек и идет – от маяка к маяку. Вот у меня, например, Алексей Ерофеевич подобрал меня тогда, привез сюда. Знаешь, какой это человек? А потом – Людмила Сергеевна, директор детдома, потом Вадим Васильевич... Потом... Потом – стала ты...
– Тоже нашел маяк! – засмеялась Наташа. – Я ещё даже не светлячок. Это как раз глупости... А вообще это очень верно! У меня тоже. Вот Викентий Павлович. Я ему знаешь как обязана? Если б не он, я бы ничего не понимала, ничего не знала про море. Я ведь по его совету решила стать ихтиологом, чтобы рыбу разводить. А то ведь вон оно, как пустыня...
Луну закрыли облака, сразу потемнело. Море колыхало у берега слабые отсветы городских огней и где-то совсем неподалеку уходило в глухую мглу, в которой не было ни звезд, ни огней, ни моря, ни неба. Наташа зябко поежилась.
– Его ведь и в самом деле в пустыню превратили. Оно же было самое богатое. В нем рыбу ловить,
– Приживала?
– Нет, проживала! – упрямо тряхнула Наташа головой. – Проживает всё дотла, а больше ничего не знает и не умеет.
Наташа помолчала.
– Я иногда подумаю – мне даже жутко становится... Вот говорят: мы наследники всего, всего... И всё при нас должно стать лучше, красивее, богаче. Правда? И как же мы должны жить, чтобы по правде стать наследниками. Ты представляешь? Вот мы уже взрослые, у нас будут дети... нет, не у меня лично, а вообще... А мы станем старые. И они, дети, спросят нас: «Как вы жили? Что нам оставили? Ага, они проживали, губили... А вы куда смотрели?» Нет! – пристукнула Наташа кулаком по колену. – Надо с этим бороться! Чтобы не было проживал, не было вранья...
– Я уже наборолся, – сказал Алексей. – Схлопотал выговор.
– За что?
Наташа слушала и старательно подгребала носком туфли, ровняла песчаный холмик, потом решительно наступила на него и раздавила.
– Знаешь, Леша? Только ты не сердись... Но, по-моему, это и в самом деле хулиганство. Это всё равно как если б ты его побил. Ну, ты не побил, обидел. Что толку? У вас же есть организации...
– Предцехкома первый на меня орал. Кто же будет против Витьки выступать, если они сами его раздували?
– А ты один так думаешь про Виктора?
– Да почти все между собой говорят.
– Надо сделать так, чтобы сказали вслух, а не между собой.
– Как?
– Не знаю. Добивайся.
Вот и снова прошел вечер, снова он говорил о будничном и не смог о главном. Попробовал, и ничего не получилось. Завтра! Уж завтра, что бы ни было, он скажет...
13
В окнах комнаты горел свет. «Снова загуляли, черти. А завтра их не добудишься», – подумал он и распахнул дверь.
Ребята лежали на койках, но не спали. Как только дверь открылась, все, будто по команде, повернули головы и уставились на Алексея.
– Чего это вы? – спросил он.
Костя Поляков повел глазами в сторону, и только тогда Алексей увидел, что в комнате сидят двое незнакомых. Один поднялся, прикрыл дверь и спиной прислонился к ней. Второй, держа в кулаке сигарету, затянулся, глядя на Алексея, и тоже встал.
– Алексей Горбачев?
– Я... А что? Что такое?
Тот, не отвечая, подошел, достал из кармана книжечку удостоверения и показал. Алексей рассмотрел только крупные буквы «УМ МВД» и фамилию, которую тут же забыл.