Жестокая конфузия царя Петра
Шрифт:
Пётр — Ромодановскому
Сир. На Семёновской полк мундир ежели-сделан, то изволте послать в Киев; буде же не сделан, то прикажите, как наискоряя, сделать.
Б.И. Куракин из Лондона — Головкину
Государь мой Гаврила Иванович... его царское величество... требует, чтоб корпо войск к содержанию нейтралства с поспешением шло и... соединясь с войски его царского величества и короля польского, которые
Капитан Иван Сумила — русскому агету Боцису
...Надобно нам иметь патенты и грамоты от его величества (Петра). И как получим указы, то есть при здешних рубежах два города — Превеза и Вонаца, тотчас их возьмём; к чему и прочие готовы суть, некоторые и турки, которые моей думы суть. И могу тое место в великий трепет привести, даже до Солуня. А как пойду выше, то побужду всю Румаль к востанию, только бы прислали нам указы, царския и протчее, что потребно. А без того ничего не могу учинить, опасаясь от принципа разорения. Все греки здесь ожидают, як птичка матку, а турки от страху уже всё своё продают...
А. И. Головкин из Гааги — Головкину (отцу)
На прошедшей почте доносил я вам, премилосердому государю моему... что пруской двор... не хочет трактату с нами заключить... пропорции нет между тем, что царское величество обещает дать и между тем, чего от королевского величества требует. Притом господин Ильген дал мне довольной знак, что они опасаютца короля щвецкого раздражить и что они хотят смотрить, как наша нынешняя кампания окончитца...
Лука Барка — Головкину
...султан... ни в чём не доверяет шведам и кается, что поверил доношениям хана крымского, которого все нежелающие войны бранят, говоря, что он склонял на то султана не для интересу империи, но для одной приватной своей прибыли... Турки... зело удивляются, что шведское войско умедлило выступить в Польшу до сей поры, ибо обещано было, чтоб шведам вступить в Польшу к месяцу июню и видеть щуркам такую мешкоту и трудность шведов вступления в Польшу гораздо нелюбо и за тем головы суть паки честной мир учинить...
Все праздновали и торжествовали. И это было похоже на движение.
Но движения не было. И не было в душе царя ни покоя, ни благости. Душа металась. Всё ей казалось не таким, каким должно быть, но и избыть это неудовольствие не удавалось. Его принимали, как должно принимать царя и повелителя великой державы, ему оказывали высокие почести. Но всё это было не то, не то...
Слава Богу, было кому излиться. Его Катинька была для этого создана. И всегда — всегда! — находила нужные слова утешения.
Она прежде других напомнила о преславной полтавской виктории, и 27 июня годовщина была торжественно отмечена, а он был чествуем яко главный победитель.
Проходя перед строем войска, Пётр
Ах, как хотелось бы этого и султану и королю! Султану изрядно надоел высокий иждивенец, королю — бессильное заточение в турецком захолустье.
Стало известно: король велел украсить могилу гетмана Мазепы, отдавшего Богу душу в сельце Варнице после многих великих огорчений и разочарований. Сказывали ещё, что король время от времени навещал могилу. Но посещения эта становились всё более редкими по мере того, как таяло оставленное гетманом золото.
Мазепа покоился вдали от родных мест, Пётр Андреевич Толстой томился в Едикале — Семибашенном замке Царьграда, откуда он всё-таки ухитрялся время от времени подавать знаки; Карл бесновался в Варнице, а он, царь Пётр, пребывал в господарской столице со смятенным сердцем.
Верно ли он поступил, не ухватясь за нитку мирных переговоров? Вот и из Царьграда конфиденты доносят, что благомысленные турецкие вельможи стоят за мир с Россией, что народ турецкий против войны. А единоверцы? Судя по письмам и прошениям, притекающим от сербов, греков, мунтян и других народов, они сами хотят помощи и заступления от православного царя.
Димитрий Кантемир уже слабеющими руками держал своё княжество. Порой Пётр испытывал что-то вроде неловкости: господарь подвергался смертельной опасности, связавшись с ним. И не только он — всё боярство, все привилегированные классы, духовенство: турки были мстительны и жестоки, рубили головы, не разбирая правых и виновных. Ведь это была их райя — их стадо. А со стадом не больно-то церемонятся.
Оказалось, турки отдали Кантемиру престол с условием, что он захватит и доставит им господаря Брынковяну, подозревавшегося, и не без оснований, в тайных сношениях с Москвой: на этом особенно настаивал крымский хан. Тогда-де ему будут отданы оба княжества — Молдова и Валахия.
Он поведал об этом Петру в доверительной беседе. Кантемир долго водил турок за нос. Он уверял великого визиря, что притворно предался русским, а на самом деле выпытывает их намерения. Его кредит у турок был высок. Им он был обязан более всего крымскому хану, давно им пленённому. Верили ему, верили и его драгоману в Константинополе Жано. Жано был вхож в диван, министры от него ничего не таили. Всё, что ему удавалось узнать, он переправлял в Яссы. Господарь уведомлял царя.
Теперь игра Кантемира открылась — царь вошёл в Яссы. И визирь наверняка извещён.
Князь сожалел об этом. Он откровенно признался Петру.
— Вам не следовало входить в Яссы, ваше царское величество: мы оба допустили оплошность. Мне следовало продолжать игру и таким образом уберечь княжество от разорения. Пострадал и ваш интерес: я не могу сноситься с визирем и ведать его планы. Вашей армии следовало держаться левого берега Прута и скорым маршем выходить к Дунаю...
Пётр начинал прозревать замысел князя: он полагал отсидеться в Яссах и ждать, чья возьмёт. И потом примкнуть к победителю...